1.16. Показания Макса Левита о жизни в трудовом лагере Треблинка и о его ликвидации [август 1944 г.]

^{(33 года, еврей, столяр из Варшавы, заключенный Треблинки I)}

Я находился в лагере с мая 1943 года по июль 1944 года. После бунта в Варшавском гетто[641] я попал в группу столяров, которых немцы отправили в Треблинский лагерь. Прибыв на место, я немедленно приступил к работе вместе с многими моими коллегами, которые изготавливали мебель для штабов германской армии.

Как мы жили в лагере? По прибытии в лагерь нас разместили по баракам на голых досках. Набивали нас как сельдей в бочку. Притом насильно заставляли, чтобы мы спали на голых досках раздетыми. На следующее утро нас погнали на земляные работы в лагере. Мы строили дороги. Работа была очень тяжелая. Длился рабочий день 10 часов. Нам давали по 250 [граммов] черного хлеба. Суп, состоящий из воды и картофельной шелухи. Вечером мы ели хлеб, если он оставался, а утром только мутный кипяток. С нами обращались так, что многие умирали от истощения, затем гауптштурмфюрер Ванейпен[642] выписывал новую партию ремесленников из станции Треблинка. Таким образом, по-моему, в рабочем лагере так же происходили убийства, как и при еврейском лагере. Но это были убийства, совершенные при помощи непосильного труда, при помощи голода. Кроме того, охранники придирались к каждому пустяку и убивали. Убивали, если ослабший человек непроворно работал или за что-нибудь не понравился охраннику. Не было дня, чтобы таким образом не было уничтожено от 4 до 8 и больше человек. Если из лагеря один убегал или пытался убежать, то расстреливали 10–15 человек. Часто ночью приходили эсэсовские офицеры, отсчитывали 15–20 человек и, разбудив их, уводили для забавы. Забава заключалась в том, что пьяные эсэсовцы показывали друг другу приемы убийства людей и демонстрировали эти приемы на заключенных. Иногда ночью поднимали самых старых по стажу пребывания в лагере людей и истребляли их. Старожилы лагеря знали много о преступлениях немцев и в случае чего могли оказаться опасными свидетелями. Так продолжалось каждый день. У людей, которые ложились спать, не было уверенности, что они будут до утра живы. Те, кто утром уходил на работу, не был уверен, что вечером вернется в барак.

На работы в «рабочем лагере» привлекались также и ребята 12–14-летнего возраста. Помню, как в марте 1942[643] года привезли из Варшавы 60 ребят вышеуказанного возраста. Унтерштурмфюрер Фриц Прейфи по кличке «Старый» отобрал 15 наиболее слабых, худеньких ребят и тут же приказал уничтожить их как непригодных к труду[644]. Немец, живший ранее в Одессе[645], по фамилии Свидерский (по кличке «Одноглазый»), он был слеп на один глаз, вместе с другими вахманами взяли молотки и ударами по переносицам и по голове убили на наших глазах всех 15 ребят. Мы слышали душераздирающие крики некоторых ребят, а в целом дети умирали спокойно, потому что они, видимо, уже давно поняли, что их ждет смерть. Дети только просили, чтобы их расстреливали, а вахманы, главным образом украинцы, ответили: «Ох вы какие. Расстрел – это слишком хорошая смерть для жиденят. Нет, мы вас прикончим молотками».

В дальнейшем отобранные Фрицем Прейфи[646] ребята работали на кухне, чистили картошку, разбрасывали пепел от печей, где жгли людей, пасли коров и так далее. Двух ребят по имени Мойше и Полютек, пытавшихся бежать, немцы повесили на глазах у остальных ребят. Вешали унтерштурмфюреры Ланц, Гаген, Линдеке, Штумпе (Смеющаяся смерть) и начальник лагеря фон Эйпен[647]. У Мойши веревка оказалась очень длинной, и мальчик доставал ногой до земли. Ланц, столярный мастер, старший в мастерской, подошел, отвязал веревку от виселицы, свалил мальчика на землю, наступил ногой на голову и дернул за веревку. Их товарищи, глядя на эту сцену, плакали и говорили: «Мойше и Полютеку хорошо, теперь они ведь больше не будут жить».

Таким образом, виселицами и розгами было истреблено еще около 15 ребят. 30 оставшихся в живых были расстреляны немцами в момент ликвидации лагеря, когда Красная Армия уже приближалась к району Коссува. Все 30 мальчиков во главе с их вожаком Лейбом шли к могиле строем и пели советские песни «Широка страна моя родная», «Москва моя», «Интернационал» и кричали: «Да здравствует Сталин». Это были дети рабочих Варшавы, Гродно, Белостока, Бреста[648] и т. д.

За день перед расстрелом ребята сами себе рыли могилу.

Применяли в лагере непосильный физический труд. На строительстве дорог в лагере применяли огромный железный каток. В этот каток впрягали самых слабых людей 15–20 человек и их заставляли укатывать дорогу, которая была засыпана человеческим пеплом и золой. Люди не могли достаточно быстро волочить за собой каток. За медлительность их били палками и плетками. Били до смерти. Каток по-польски называется вальс. Поэтому работа с катком называлась «остатный вальс» (последний вальс). Так как после того, как человек попадал на такую работу, [он] больше не возвращался в барак.

За медлительность в работе по погрузке ли песка или на любой другой работе убивали на месте. Во время очистки от снега дорог весь снег бывал красным от человеческой крови.

Я свыше года ежедневно и каждую ночь видел огни и черный дым, поднимающийся с площади соседнего лагеря, или, как называли у нас, «лагеря смерти». Это немцы жгли трупы убиваемых ими людей. До нас доносились страшные крики убиваемых, доносился невыносимый запах горящего человеческого тела. Нам передавали, что в лагере смерти ежедневно сжигают до 15 000 трупов.

Очень часто каждую неделю нас выстраивали Гаген, Ланц, Линдеке, Штумпе, Рейге, фон Эйпен, Фриц Прейхи[649] и выбирали слабых и тех, чьи физиономии им не нравились, и партиями по 50–100 человек отправляли на сожжение в «лагерь смерти». Так все время истребляли людей и каждый из нас ждал своей очереди. Три года велась политика истребления рабочих людей – специалистов и подвоза новых партий мастеров на место убитых.

В марте 1944 года отобрали всех чернорабочих и рабочих малой квалификации и уничтожили их. В лагере оставили только высококвалифицированных мастеров и немного чернорабочих.

В связи с приближением фронта немцы готовились к ликвидации лагеря путем истребления всех оставшихся людей. В воскресенье 23 июля 1944 года, узнав о намерении немцев, мы в пять часов утра попытались отнять винтовки у охраны и силой вырваться из лагеря. Попытка наша не удалась. Нашлись среди нас люди, которые считали, что бунтовать рано, что надо еще день-два готовиться и тогда совершать побег. И эта ошибка стоила жизней почти всем. Немцы всех выгнали из бараков. Заставили лечь в ряд, лицом вниз и, отсчитывая по десять человек, вели на расстрел в лес.

Группа, где был и я, была выведена к яме в 7 часов вечера. Стоя на краю могилы, я взял под руку доктора Бадаша[650] и ждал. Раздались выстрелы. Доктору Бодашу[651] пуля попала в голову, и он, падая, увлек и меня в яму. Охранники, слегка пьяные, подошли к могиле уцелевших. Они стреляли плохо, и четверо, в том числе и я, остались в живых. Затем привели детей, о которых я говорил выше, и тоже расстреляли. Мы ждали, что нас засыплют землей, но этого не случилось, и с наступлением сумерек вахманы ушли. Мы четверо, воспользовавшись моментом, поднялись из-под трупов детей и ушли в лес. Среди убитых было 4 брата, 8 инженеров, адвокаты и другие люди интеллектуального труда.

1.17. Показания Хени Трач о ликвидации еврейских узников трудового лагеря Треблинки. Деревня Косув-Ляцки, 26 августа 1944 г.

Я, мой муж Трач Лейба, дочь Софья 13 лет и сын Абрам 8 лет находились с марта 1942 года по июль 1944 года. 23 июля в 20 часов немцы вывели группу евреев в лес на расстрел. В этой группе полностью была я, мой муж, дочь и сын. Привели нас к яме и приказали лечь вниз лицом. Я думала, как удрать. Мои дети отошли к мужу. Раздались выстрелы. Муж был смертельно ранен в голову, я мужу носовым платком прикрыла раненную голову. Я и дети еще не были ранены. Мне муж велел бежать. Я взяла детей и побежала, дети вернулись к раненому отцу. Я побежала в лес, и меня тут же ранили в бок. О судьбе не знаю – или их убили, или они убежали. В тот день гитлеровцы расстреляли 500–700 человек.

Показания дала Хени Трач.

26.8.44.