— Я сегодня был… ну, это неважно. Так вот, нашего начальника вызывали туда, — Изя ткнул пальцем в потолок, — на самый верх.
— Не может быть.
— Точно тебе говорю. Вылетел из транспортного облака как ошпаренный, морда красными пятнами пошла, нимб набекрень. И главное — матерится вполголоса по-русски.
Стоп, а вот это уже серьёзно. Шеф ругался в силу своего происхождения исключительно на греческом языке, и только в особых случаях переходил на русский. И что сие означает? Только одно — завтра наш ждёт большой пистон, так как по мнению руководства только мы с Израилом и виноваты во всех бедах. Часовню, ту самую, тоже на нас вешает.
— А знаешь что? — говорю напарнику после некоторого размышления. — А ну его, а?
Изя тяжело вздохнул и повертел головой в поисках чистых стаканов. И ведь не в первый раз. Ну в кого он такой гурман?
— Нет, Гаврила, ты как хочешь, а я завтра пойду.
— Оно тебе надо?
— Честно? Надо. Надоело хранителем быть. Не в нашем возрасте на побегушках бегать. Хватит, вот уже где всё сидит, — Израил наглядно показал степень надоения. Или надоедания? Без разницы, вот только зря про кинжал забыл. Волнистая отточенная бронза с противным хрустом чиркнула по горлу.
— Осторожнее, — я немного запоздал с предупреждением. — Ну вот, любимый ножик затупил.
Изя бросил на стол испорченное оружие и отхлебнул из горлышка кувшина:
— А ничего бражка. Сладковата, правда, на мой вкус. Ну, так что, тебя завтра ждать? — последовал ещё один долгий глоток. — И найди, наконец, стаканы.
— В шкафчике.
— Слушай, Гиви, а чего крыльями зря махать? Заночую здесь. Так где, говоришь, стаканы?
Наутро мы стояли перед шефом. Против обыкновения он был вежлив и, тьфу-тьфу, почти ласков. И даже не обратил внимание на покачивающегося Израила. А может, и заметил, потому что сразу предложил присесть. Я с облегчением опустился в кресло.
— Итак, господа, — начал было Николай, но был прерван в самом начале речи.
— Мы товарищи, — недовольно пробурчал Изя.
От такой наглости шеф побагровел и прошипел сквозь зубы:
— А я сказал — господа!
— Протестую! Господь у нас один, и я не позволю! — что конкретно не позволит, мой напарник не уточнил. Но этого оказалось достаточно.