Но счастье так и не пришло. Была тихая размеренная жизнь, от которой Рубинштейн, привыкший к более насыщенному времяпровождению, откровенно скучал. Преодолеть тоску не помогала даже ежедневная чистка положенного по бригадирской должности пистолета. И только в редкие минуты удавалось развеяться по-настоящему, как в прошлом месяце. Тогда получилось организовать межрайонные соревнования по форсированию Волги с самодельными шноркелями. Было очень весело. Стало ещё веселее, когда через десять минут после старта Александр Фёдорович Беляков объявил, что только победившую машину поднимут со дна за колхозный счёт. Сам Абрам участие в заезде так и не принял — его трактор дисквалифицировали из-за найденного в кабине баллона со сжатым воздухом.
И сейчас вот, в выпавший среди недели выходной день, единственное развлечение — сидеть с удочкой на берегу и наблюдать за работающими на месте соревнований водолазами. И бока до сих пор болят. И опять скучно!
Какой-то странный, незнакомый ранее звук отвлёк тракториста от грустных мыслей. Рубинштейн оглянулся и застыл в восхищении. Его сердце застучало сильнее, а душа встрепенулась в робком предвкушении чуда. По дороге вдоль Волги ехали солидные лимузины, а сзади, и это было главным, по обочинам, чтобы не повредить асфальт, летела мечта. Нет, даже две мечты. Вот оно, явленное чудо! И Абрам вдруг понял весь смысл своей предыдущей непутёвой жизни. Понял, и слёзы восторга потекли из глаз. Он родился танкистом, и судьба всеми силами готовила его к подвигам и славе!
— Так вы говорите, Александр Фёдорович, что товарищи Архангельский и Раевский здесь не появлялись? — спросил Сталин, поглаживая бесцеремонно забравшегося на колени Такса.
— Нет, Иосиф Виссарионович, никого не было. Я этих товарищей хоть и не видел никогда, но посторонний человек у нас был бы сразу заметен, — рассеяно ответил председатель, разглядывая бутылку с шампанским. И как она открывается? В путешествиях по миру пить эту кислятину приходилось неоднократно, но там разливали официанты. А в мирной жизни приличные люди себе такого баловства не позволяют.
После недолгих размышлений Беляков отдал бутылку Будённому. Кому как не золотопогонникам разбираться в этих шипучках? Семён Михайлович привычно, как в молодости, потянулся за шашкой, чтобы попросту срубить горлышко, но был остановлен фон Таксом.
— Подождите, товарищ генерал-лейтенант, давайте я открою.
— Да пожалуйста. А может, всё же сначала коньячку? — в голосе бронетанкового командующего слышалось неодобрение. — А то сейчас пробка как хлопнет… Ещё ребёнка разбудим.
Стол был накрыт в заросшем вишнями палисаднике, и все невольно посмотрели на дом, где спала полугодовалая дочь председателя колхоза. Сам Александр Фёдорович отрицательно покачал головой.
— Коньяк мы ещё успеем. А вот рождение девчонки после шести сыновей надо непременно обмыть шампанским.
Сталин подождал, когда фон Такс наполнит все бокалы, и встал. Свалившийся на траву Такс настоящий недовольно заворчал и с некоторым сомнением посмотрел на сапоги вождя. Нет, нельзя, это хороший дядька.
— Давайте выпьем за вашу дочь, товарищ Беляков, — произнёс Иосиф Виссарионович. — И пусть над её головой всегда будет мирное небо.
Выпили стоя и с большим энтузиазмом, только баварский король вдруг поперхнулся и спросил сдавленным голосом:
— А как же я?
— Что вы? — Сталин поставил бокал на стол. — Сомневаетесь в советском миролюбии?
— Нисколько, — фон Такс наконец-то прокашлялся. — Но как быть с агрессивными планами буржуазной Европы неожиданно напасть на Баварию первого сентября?
— Уже и дата известна?
— Так точно, товарищ Сталин. Мы тут с товарищем Будённым посоветовались. Как раз успеем.
— Назначили, значит. Это хорошо, внезапность — штука серьёзная. Но по нашим сведениям у вас кроме пятидесяти танков…
— А-а-а…