Широкий противотанковый ров, вырытый в песке, кое-где был совсем не глубоким, наполовину занесенным: обычное явление, которое майор уже познал на собственной шкуре.
Песок был везде — хрустел на зубах с кашей, забирался под очки и порошил глаза, отчего они у всех немцев стали красными, как у породистых кроликов, забирался под вроде плотно застегнутую одежду, продирая жестким рашпилем кожу.
Но тут танкисты и разведчики на все лады крыли интендантов — выданное со складов тропическое обмундирование канареечной расцветки оказалось непригодным, а пробковые колонизаторские шлемы британского образца многие побросали сразу. Хорошо, что выручили итальянцы, выдав две тысячи комплектов своей пустынной формы — очень удобной, более приспособленной по расцветке к местности и, что весьма удивительно для этих вечных любителей карнавалов, достаточно практичной.
— Какое убожество, — пробормотал майор, продолжая разглядывать «неприступную крепость».
За рвом итальянцы обустроили укрепленные форты — по три бетонированных площадки для артиллерии, прикрытых пулеметными точками. Хорошо хоть не вытянули в одну длинную линию, а расположили шахматным порядком, дабы взять все прилегающее к ним пространство под перекрестный огонь.
Днем люди прятались от палящего солнца в подземных ходах сообщений и капонирах. Окопы были отрыты безобразно, на ходы сообщений, которые, по логике, должны опутать и скрепить все форты в единое целое, итальянцы не обратили должного внимания, чем значительно ослабляли будущую оборону.
Каждый гарнизон был представлен собственной судьбе — как хочешь, так и дерись, соседи помощи живой силой оказать не смогут, ну если артиллерийским огнем поддержат.
Продолжительный, на добрых пятьдесят километров, оборонительный периметр крепости опоясывали несколько рядов колючей проволоки в три-четыре «нитки», прикрытых минными полями везде, как уверяли итальянцы, в чем Люк сомневался, учитывая их небольшие возможности. Ну, если и прикрыли, то кое-как, в пару рядов, чрезвычайно узкими полосками.
— Убожество, а не оборона! Не так ли, майор?! — Генерал Роммель словно прочитал его мысли, и Люк в который раз поразился этому умению командующего дивизии.
— Так точно, майн герр! Единственное достоинство в открытой местности — осаждающим будет трудно подвести артиллерию.
— Верно, майор. Зато если крепко ударят в слабом месте танковым кулаком и возьмут хотя бы пару фортов, то задержать будет невероятно трудно, только контрударом из глубины.
— А если опереться на внутреннем поясе?
— Его нет, майор. Итальянцы не эшелонировали оборону. И денег пожалели, и сами лентяи, даже окопы отрыть не удосужились.
Люк помрачнел — перспектива оборонять такую «крепость» ему нравилась все меньше и меньше. Есть немалый риск не увидеть свою невесту Дагмар вообще, а не то чтобы повести ее к венцу через пару месяцев, как он рассчитывал в сентябре, надеясь на победную поступь итальянцев, которая на поверку оказалась жутким бегством.
— Мы будем драться не здесь, майор. Подождем подхода нашей первой бригады — тогда и устроим англичанам сюрприз!
— Паны есть паны, ничем их не исправишь — в глубокой заднице сидят, а все хорохорятся, о «Великой Польше» мечтают, чтоб от «можа до можа» раскинулась! Чтоб от Балтики до Крыма, и границу по Днепру, дабы «исторической краиной» володети!
Андрей глухо выругался, помянув по матери неразумных политиков, что неизбежно подвели страну к катастрофе. Треть населения бесправна, под запретом родная речь, что на западе, что на востоке «осадников» своих селили, лучшие наделы земли для них у местных селян отбирали. Вот и доигрались, «пацификаторы», мать их!
— А мне все это дерьмо разгребать пришлось!
С Польшей нужно было что-то делать, и причем срочно. Поляки в генерал-губернаторстве смотрели на оккупантов волками, и вопрос дальнейших взаимоотношений между народами мог быть решен только по-старинному, овеянному временем рецепту — вырезать всех непокорных. Рано или поздно, выиграй настоящий Гитлер мировую войну, он так бы и поступил со своими нацистами — уничтожил бы всех славян под корень, всех тех, кто онемечиться не пожелал бы.