Я подумала о нашей первой встрече, припоминая свое ощущение уверенности, когда мне показалось, что я знаю, к какому типу людей она принадлежит. А когда, собственно говоря, это было? Больше недели назад, но, кажется, меньше двух? Здешнее течение времени сбивало с толку, дни следовали один за другим сплошным ровным потоком, и было уже не важно, где вторник, а где среда. Потом она сама подошла ко мне, и мы разговорились. В тот день еще шел дождь, мы пили вино и беседовали. Когда же это было, в прошлый четверг?

Я снова уселась в нишу с ноутбуком на коленях. Сидеть за письменным столом я не могла, он только будил во мне тревожное желание написать обо всем детям. Из окна я смотрела на крыши домов, на видневшуюся вдали башню ратуши и спрашивала себя, там ли сейчас Даниель, в полицейском участке по соседству. Вспоминала мощные каменные стены, надежные двери, целиком и полностью выдержанный в коричневых тонах интерьер. Должно быть, Даниеля сегодня уже не отпустят, иначе бы они давно это сделали. Смеркалось, часы на башне пробили семь, следом — половину восьмого.

Когда же на самом деле это началось?

Я пишу это только для себя, чтобы навести порядок в своих мыслях. Чтобы воскресить в памяти то солнечное жаркое утро в начале лета, когда я впервые увидела Анну Джонс в ресторане гостиницы, и вспомнить каждую деталь, как значительную, так и незначительную. Все начинается и заканчивается Анной Джонс. Ее образ, в углу обеденного зала, сидящей с книгой, под головой мертвой косули. Нет, я не углядела в этом никакого знака, ничего такого мне тогда и в голову не пришло.

Она не вписывается сюда. Так я тогда о ней подумала.

Воспоминания ненадежны. Они обманывают нас. Постоянно. Объединяют одно с другим, потому что мозгам так удобно, потому что им хочется видеть закономерность и смысл там, где есть только случайность, перевирают и дополняют тем, что кто-то другой рассказал или что нам, возможно, только почудилось.

Действительно ли я первая пошла на контакт или же это она стремилась к знакомству со мной?

Когда она спрашивала про липу, разве не было в ее вопросе скрытого подтекста или же он слышится мне только сейчас, спустя какое-то время?

Мне приходится постоянно останавливать себя, зажмуриваться и прокручивать воспоминания заново, а вечер за окном между тем становится все темнее.

Кем же ты была на самом деле, Анна Джонс?

Время почти исчезло. Оно текло сквозь меня словно воздух, пока я писала, часы и минуты, которые я вдыхала и выдыхала в виде невидимых частиц, но скоро этот день наконец-то подошел к концу. Тело ломило от усталости, но лечь спать я не осмеливалась. Я боялась уснуть, боялась забыть, боялась того, что случилось. Вечер выдался непривычно холодным. Я закрыла окно и почувствовала, как сильно проголодалась: за весь день у меня в желудке не было ничего, кроме одного бутерброда.

Я нажала на кнопку возле барной стойки, и вскоре откуда-то из заднего помещения появился Либор. Он выглядел так, словно только что проснулся. Шел двенадцатый час, и ресторан был закрыт, но он спокойно застегнул несколько пуговиц на своей рубашке и невозмутимо заявил, что сейчас же распорядится насчет гуляша.

Десять минут спустя из кухни раздался писк микроволновки, и передо мной на барной стойке появилась тарелка. Я поняла, что это скорее всего остатки от обеда.

— А ваш муж, они сказали, когда он сможет вернуться?

— Я точно не знаю. Никто не звонил?

Хозяин гостиницы покачал головой и выставил передо мной бутылку французского вина.

— К сожалению, я не могу держать гостиницу открытой после полуночи, но ведь у вас же есть мобильный телефон?

Я принялась за еду, что избавило меня от необходимости отвечать на его вопрос. Мясо было жестковатым, хлеб немного зачерствел.

— В таком случае вы можете сами спуститься вниз и открыть ему, — продолжил Либор. — В смысле если ваш супруг вернется поздно.

Несмотря на то что мой взгляд был прикован к тарелке, я знала, что он наблюдает за мной, пока я подношу ложку ко рту, глотая плавающие разваренные ломтики моркови и картошки в гуляше, который больше походил на суп. Комок сметаны развалился, стоило мне тронуть его ложкой, растекся и сделал поверхность мутной.