Оставался всего один час. Я ехала на скорости под сто километров в час, в то время как мимо меня, подвывая, проносились безбожно дорогие тачки, и дорожные указатели мелькали все чаще и чаще.

Выражение на лицах людей, когда они узнавали о нашем решении. О том, что я уволилась. Восхищение и зависть или скорее даже радостное изумление, весьма схожее с облегчением, которое появляется, когда наконец-то избавишься от того, что тебя тяготит. Совершить то, о чем другие только грезят, воплотить свою мечту в жизнь, какие же вы все-таки смелые, ребята, и мы тоже так сможем, пусть не сейчас, но когда-нибудь обязательно. Складывалось такое впечатление, словно то, что я делала, я делала и для них тоже, показывала пример, в котором они нуждались.

Я никому не рассказывала и меньше всего Даниелю, о чем я думала, когда просыпалась в тревожные часы на рассвете, особенно когда мы выставили наш дом на продажу и освободили его от мебели, поскольку риелтор сказал, что голые стены и красивые, цепляющие взгляд детали, вроде медных кастрюль и льняных простынь, повысят спрос, ведь мы продаем не просто таунхаус, а мечту о той жизни, которую можно вести в таком доме.

В худшем случае, думала я — и с этой мыслью я не делилась ни с кем, — в какой-нибудь школе или детском саду наверняка найдется место для временно исполняющего обязанности учителя, которое я смогу получить.

Голос в автомобильном навигаторе привел меня в центр Праги, а оттуда дальше вниз, на гигантскую подземную автостоянку. В старых кварталах по ту сторону реки невозможно было найти место для парковки, поэтому последние километры я прошла пешком. Через знаменитый мост со всеми его скульптурами и средневековыми башенками, где туристы делали селфи, старясь поймать в кадр реку и крепость, и где струнный квартет исполнял нечто, что вполне могло оказаться Бахом.

У второй опоры моста направо отходила улочка. Следом шел переулок, через пятьдесят шагов по которому должна была находиться аркада с книжными полками и кофейными столиками, от чего складывалось ощущение, что ты в помещении и в то же время на улице.

Я спросила было ключ в кафе, но его там не оказалось.

— Ваш друг уже прибыл.

Хорошо было бы, если бы я могла сказать, что приехала в Прагу, только чтобы посетить магазин «Икеа», но меня ждал он. И это никак нельзя было назвать смягчающим обстоятельством.

Поль. Как объяснить Поля?

Как он выглядит в этом прозрачном полуденном свете, когда я вхожу в номер. Как солнечные лучи пробираются в полутемный переулок и находят его, полулежащего, вытянувшегося на постели с ноутбуком, волосы немного взъерошены, словно не знают, в какую сторону им расти, через открытое окно влетает шум кофеен и баров внизу на улице. Он в центре чего-то, что есть его мир, и в то же время нет, он словно бы рассеивается, разлетается на мельчайшие частицы, пребывая везде и нигде. Стопка партитур на круглом маленьком столике, брошенная на пол сумка, черный костюм с белой рубашкой на вешалке на двери ванной.

Как бы мне хотелось перепрыгнуть через то, что происходит сейчас в номере, опустить детали, но не выйдет. Тогда будет ничего не понятно.

Музыка с Карлова моста доносится сюда, но очень слабо, и мы способны расслышать ее только потому, что все наши чувства в этот момент обострены до предела и вибрируют.

— Слышишь, — говорит он. — Это Дебюсси.

Он встает, и снова этот его аромат. Слишком сильный, парфюмерный. Меня смущает, что он сменил лосьон для бритья. Его кончики пальцев наигрывают звучащую вдалеке мелодию на моей руке, движутся вверх по внутренней стороне предплечья, где самая чувствительная кожа. Такое чувство, словно никто прежде не касался меня там. Или делал это совсем не так. Не знаю, почему мы стесняемся друг друга. Почему до сих пор не в постели. Разве уже не минуло четверть часа с тех пор, как я поднялась в номер или даже больше? Несколько месяцев с момента нашей последней встречи. Каждый раз может оказаться последним и вместе с тем — первым.

— Тебе не следовало звонить, — сказала я. — Мы же договорились.

— Это ты так решила. Сердишься на меня?

— Я просто вне себя.

— Ударь меня, если хочешь.

Я делаю, как он говорит. Это часть нашего ритуала. Сражаясь, мы падаем на постель. Возможно, именно за этим я и возвращаюсь к нему снова и снова. Колочу его, пока он не защелкивает наручники на моих запястьях.