Путешественники поднялись с постелей еще до рассвета. Вскоре они были готовы в дорогу. К своему удивлению, на дворе возле вьючных лошадей они увидели трех новых индийских служителей. Их военная выправка выдавала в них переодетых солдат, товарищей Удаджалака. Они были вооружены карабинами, за поясом у каждого торчала рукоятка кинжала.

– Ого, как видно, нашего полку прибыло, – воскликнул боцман, подходя к пандиту Давасарману. – Если и дальше так будет, то вскоре у нас в распоряжении окажется целая индийская армия!

– Армия – это слишком громко сказано, благородный сагиб. Мои товарищи по прежним экспедициям будут сопутствовать нам, только и всего, – спокойно ответил пандит Давасарман. – Если мы хотим добраться до Кими еще до наступления ночи, нам надо спешить.

Мягкий грунт широкой торговой улицы заглушал топот конских копыт. Несмотря на раннюю пору, на улице царило оживление. Купцы раскладывали свои товары в тени домов либо прямо на улице. Наряду с кирпичным чаем[114], мешками соли, риса, тюками шерсти и шкур они торговали великолепными кашмирскими коврами, красивыми шалями, серебряными украшениями, ценными камнями из Ладакха и мешками голубовато-зеленой бирюзы из китайского Тибета. По стенам ларьков купцы развешивали войлочную одежду, обувь, глиняную посуду, на полках ставили бидоны с керосином, фонари, свечи, на прилавках – лук, овес и другие продукты. Улица была заполнена толпой покупателей из соседних местностей и даже стран.

Караван медленно подходил к городским воротам. Путешественники охотно отвечали на сыплющиеся со всех сторон «селям» и «джуле». По головным уборам пандит Давасарман узнавал жителей различных районов Азии. Например, ладакхи и тибетцы носили суконные шапки с наушниками. Их женщины, отличающиеся грубыми, монгольскими чертами лица, покрывали головы пейраками[115], усеянными бирюзой.

Кашмирцы и индийцы надевали чалмы или красные фески, балтиев можно было узнать по конусообразным войлочным шапкам, а туркестанцев – по меховым папахам. Пестрая, красочная толпа расступалась перед караваном белых сагибов, встречные пешеходы любезно кланялись им. Вскоре путешественники выехали из города и очутились в пустыне.

Пандит Давасарман направил караван к северу вдоль каменных столбов, указывающих благочестивым паломникам путь к чтимому буддистами монастырю Кими в Ладакхе. Дорога крутой, извилистой линией поднималась в гору и вела вдоль русла одного из притоков Инда. Белые сагибы обгоняли по пути многочисленные караваны паломников, обмениваясь с ними приветствиями.

Видимость постепенно ухудшалась. Стелющийся по земле туман придавал голубому небу желтоватый оттенок. Это ветер нес песок из далекой пустыни.

Лошади с трудом взбирались вверх и часто останавливались, чтобы передохнуть. Сухой, разреженный воздух[116] сильно досаждал усталым путешественникам, и они не подгоняли лошадей, сберегая их силы. Когда к вечеру вдали показались белые постройки древнего монастыря Кими, путешественники с облегчением вздохнули. На плоских крышах многоэтажных строений колебались на ветру почетные зонты и хлопали молитвенные ленты. У подножия монастыря стояли многочисленные палатки паломников.

– Этот монастырь напоминает скорее крепость, чем храм, – воскликнул Томек, рассматривая мощные стены.

Караван въехал на узкое подворье монастыря, украшенное высокими мачтами, на которых висели черные хвосты яков и молитвенные флажки. Обширные постройки с плоскими крышами возвышались одна над другой, лепясь по склону горы, подобно пуэбло[117] американских индейцев, но отличались от последних многочисленными галереями, балконами и наружными лестницами, соединяющими отдельные этажи сооружения.

Это был настоящий лабиринт из домов, дворов, галерей и темных коридоров, внутри которого находились шесть храмов и множество монашеских келий.

Путешественников встретил громкий лай черных цепных собак. На двор вышли несколько лам, одетых в красные юбки и шали, закрывающие только правое плечо. На головах ламы носили маленькие красные шапки с наушниками. Держа в руках молитвенные мельницы, ламы бормотали молитвы, прерывая их только для того, чтобы кратко ответить на вопросы путешественников.

Красношапочные ламы, по-видимому, хорошо знали пандита Давасармана и отдавали ему «почетные джули», не обращая внимания на различие в религии; буддисты вообще скорее сочувствовали иноверцам, чем порицали их, так как были уверены в том, что во время будущих воплощений еретиков ждут ужасные муки[118].

Рядом с караваном, словно из-под земли, выросли ламы-рабочие, которые помогли снять вьюки с лошадей и отвести животных в конюшни. Один из монахов показал путешественникам дорогу в предназначенные для них помещения. Весь багаж уложили в большой комнате, в стенах которой находились двери, ведущие в небольшие монастырские кельи. В этих комнатах путешественников ждали постели на циновках. Очутившись в своей комнате, Вильмовский задержал ламу-проводника за руку, говоря:

– Достопочтенный лама, мы прибыли сюда издалека, чтобы увидеть нашего друга, шикарра Смугу. Можешь ли ты сейчас отвести нас к нему?

– Нет, лучше ему теперь не мешать. Он сам придет к своим друзьям, когда окончательно убедится, что никому не дано избежать своей судьбы. Жди терпеливо, благородный сагиб, шикарр Смуга придет к вам еще до того, как солнце рассеет ночной мрак, – загадочно ответил лама.

– Неужели время уже настало? – спросил пандит Давасарман.

Лама кивнул и, продолжая вертеть ручку молитвенной мельницы, исчез в глубине мрачного коридора.

– Что это значит? – обратился Вильмовский к пандиту Давасарману. – Я не люблю, когда со мной играют в прятки. Что вы скрываете от нас?