В рамках культуры позитива от иммигрантов и цветных людей ожидается, что они будут благодарны за то, что имеют, и радостно вольются в погоню за счастьем, завещанную отцами-основателями. Если их это не устраивает, то они могут «возвращаться туда, откуда приехали». И напротив, для тех, кто «добился и превозмог» в очерченных ему системой границах, мы используем позитивные стереотипы. В обиход вошли фразы типа «Она сильная темнокожая женщина», но при этом никто не задумывается, почему темнокожим женщинам приходится быть сильными и почему мы ожидаем от них этого. Образ счастливого и продуктивного иммигранта превозносится за ювелирное воплощение американской мечты об успешном восхождении с низов социальной пирамиды. И пусть это положительно окрашенный стереотип и его часто используют как комплимент, однако он одновременно становится инструментом осуждения для тех, кто не может соответствовать этим высоким ожиданиям.
Сегодня расизм и другие формы угнетения сводятся к набору личных решений. Если у человека не получается повысить социально-экономическое благополучие, это потому, что он плохо старается. Слишком негативный, злой и неуживчивый. Недостаточно профессиональный, любит на все жаловаться, не ценит того, что имеет, и не ладит с окружающими. Озвучивать проявления социального неравенства считается инакомыслием. Людей с несгибаемым оптимизмом мы хвалим за то, что они никого не раздражают и не раскачивают лодку. Позитивность является цементом, скрепляющим социальную систему, она «бережет наш покой», но фундамент уже дает трещины, и некоторые люди не готовы молчать и терпеть.
Возмутиться и выразить несогласие — часто один из самых эффективных способов запустить перемены в обществе. Позитивные установки и погоня за счастьем, по большому счету, призваны сделать людей послушными и управляемыми. Преобладает мнение, согласно которому слишком заметные и громкие люди нарушают чужое право на счастье, а ведь оно есть у каждого. И все, что может помешать моему позитивному настрою, неудобно, нежелательно и заслуживает порицания.
Есть еще одна группа, которую втиснули в узкие рамки токсичного позитива. Это женщины.
Образ «счастливой домохозяйки» олицетворяет идеал женщины на заре современной эпохи, он предписывает при любых обстоятельствах, даже невыносимых, сохранять радостное расположение духа и излучать энергию. По сути, счастливая домохозяйка — это прекрасная фантазия. Нарядная и ласковая женщина, намывающая тарелки и с улыбкой накрывающая на стол по вечерам. В домашних делах она и самореализуется, и черпает вдохновение, а ее высшая цель — следить, чтобы ничто не омрачало счастье всех членов семьи[124]. Когда этот образ был растиражирован в 1950-х и 1960-х годах, многие женщины, к слову, уже вышли на рынок труда. И лишь те, у кого были время и деньги — в основном белые женщины, — могли позволить себе оставаться дома и воплощать эту фантазию. Этот образ активно критиковала Бетти Фридан, которая призывала освободить женщин от домашнего заточения[125]. Но, как указывала феминистская писательница белл хукс, вопрос о том, кто возьмет на себя домашние дела, когда женщина отправится искать счастье в большом социуме, оставался открытым. Оказалось, что эта роль предназначалась представительницам расовых меньшинств: им предстояло взять на себя нагрузку, связанную с ведением быта[126]. Из этого следовало, что лишь часть женщин освободится от стереотипа «счастливой домохозяйки», а остальные продолжат выбиваться из сил, пытаясь воплотить эту фантазию.
Белые женщины, которым было обещано счастье в социальных достижениях, тоже оказались одурачены. Их работу по-прежнему не воспринимали наравне с мужской, что отражалось как на зарплатах, так и в ограниченном списке доступных профессий. На рабочих местах были распространены случаи сексуальных домогательств, а в довершение всего от женщин все еще требовалось следить за бытовой жизнью семьи. Счастье по-прежнему было инструментом поддержания традиционных гендерных ролей в обществе. Счастливые семьи непременно имели чистые и красивые дома, были гетеросексуальными, воспитывали послушных детей и почитали отца-патриарха, который строил успешную карьеру. Предполагалось, что эти компоненты и являются рецептом счастливой жизни, а если чего-то не хватает, то с вами что-то не так.
Любая женщина, отступающая от этой системы, считалась нытиком и пессимисткой. Сара Ахмед в своей книге The Promise of Happiness исследует образ феминистки. Согласно Ахмед, феминистку называют негативной личностью, когда она покушается на красивую картинку-фантазию, обещающую счастье в обмен на соблюдение гендерных ролей. О феминистках часто говорят, что они никем не любимы и неспособны влиться в нормальный женский коллектив. На самом же деле феминистки просто внимательны и благодаря этому замечают много возмутительного[127].
Сегодня мы видим фантазию о счастливой домохозяйке в самых разнообразных проявлениях. В соцсетях вам, возможно, попадались «мамские блоги». Тысячи аккаунтов посвящены созданию и поддержанию образа идеальной матери и домохозяйки. Картина состоит из обязательных элементов: удачный брак, опрятные и беспроблемные дети, дизайнерский интерьер дома, который достоин собственного аккаунта в соцсети. Благодаря чему их семья процветает? Разумеется, благодаря позитивному настрою. Содержание таких блогов тщательно продумано и причесано, а граница между фантазией и реальностью почти неразличима. Мы не видим изнанку этих блогов, поэтому думаем, что можем достичь того же. Посты создаются с таким расчетом, чтобы читательницы видели в них что-то близкое, но не задавались лишними вопросами.
Следующий стереотип — женщина, у которой «все есть». Она профессионал, заботливая мать и верная жена. Ей нельзя пренебрегать гендерно-обусловленными функциями, и домашний очаг по-прежнему держится на ней, иначе ее неизбежно ждет критика. Ядро этого стереотипа составляют видимая легкость и реалистичность такого образа жизни. Граница между фантазией и реальностью размыта и здесь — мы должны верить, что с правильным отношением к жизни и трудолюбием это получится у каждой.
В свое время я попадала в обе ловушки. Женщине не скрыться от токсичного позитива, и сочувствовать твоим жалобам на материнство, брак или карьеру никто не будет: получишь ярлык негативной и неблагодарной. Я узнала, что райское место, где ты обретаешь счастье, когда сделала все «правильно», — это миф. Уделять всем сферам жизни равное внимание практически невозможно, и уж точно не получится делать это на постоянной основе. Можно просить помощи. Можно жаловаться и одновременно быть благодарной. Можно ставить под сомнение все, чему вас научили о женском предназначении, и организовать свою жизнь совершенно по-другому. Что бы вам ни говорили, гендерные роли не гарантируют счастье.
Я не помню ни единого дня, когда бы меня не посетила негативная мысль о собственном теле. Это неотъемлемая часть нашей жизни до такой степени, что мне потребовалось много лет, чтобы просто заметить, что я начинаю проверять свой внешний вид и критиковать свою физиологию. Честно говоря, я думала, что это обычная часть жизни женщины. Так делала моя мать, так делали все мои подруги. Через критику своего тела мы устанавливали контакты друг с другом и всегда знали, с чего начать разговор.
Культура диет и принятие тела постучались в мою жизнь через социальные сети. Я постепенно отписалась от инфлюенсеров с нулевым размером одежды и зелеными смузи, чтобы разнообразить свою ленту другими точками зрения. Когда я поняла, какое огромное место занимают диеты в современной массовой культуре, то испытала шок, прозрение, облегчение и ужас одновременно. Стало бросаться в глаза, насколько часто мы ставим знак равенства между худобой, здоровьем и счастьем. Здоровье неотделимо от стремления к худобе и токсичному позитиву. Они неразрывно связаны и поддерживают друг друга.
Индустрия диет — это многомиллиардный гигант, торгующий обещанием счастья, здоровья и худобы[128]. В конечном счете именно этот бизнес получает прибыль от наших комплексов, хотя и сулит нам освобождение от них. Нам твердят, что если мы победим еще одну слабость и потеряем еще один килограмм, то наконец заживем счастливо. Объявления, рекламирующие эту продукцию, буквально сочатся позитивом. Улыбающиеся, жизнерадостные люди бегают по солнечным пляжам и наслаждаются компанией таких же друзей. Вам продают фантазию, которая никогда не станет реальностью, ведь счастье не прилагается к какому-то определенному типу тела. Если вам попадались свои старые фотографии, вы, возможно, думали: «Ух ты, я замечательно выглядела!», а потом вспоминали, как сильно вы критиковали себя в тот период жизни. Именно это я и имею в виду. Это нескончаемый цикл. Соня Рене Тейлор, написавшая книгу The Body Is Not an Apology, в одном из своих выступлений задала важный вопрос, который помогает справиться с хищным маркетингом счастья и худобы. Она попросила свою аудиторию задуматься: «Кто получает доход от моих комплексов?»[129] Я обожаю этот вопрос и часто использую в собственном противостоянии культуре диет, а также в работе с клиентами. Когда мы ставим вопрос таким образом, то можем сделать шаг в сторону от радужных обещаний и трезво посмотреть на то, как наша неуверенность в себе обращается против нас самих и корпорации наживаются на нас, раздавая несбыточные обещания.
Токсичный позитив — верный союзник культуры диет, но, кроме того, он частый гость в царстве бодипозитива. Когда я впервые встретилась с концепцией «телесной позитивности», то была заинтригована. Мне подумалось, что она лучше бесконечной критики своего тела и уж точно лучше культуры диет и голоданий, однако все зашло слишком далеко. Оказалось, что свое тело нужно обожать, хвалить и тщательно выбирать слова, когда говоришь о нем или с ним. После многолетних самоограничений бодипозитив казался чем-то из другой вселенной как для меня, так и для моих клиентов. Это один из неочевидных ликов токсичного позитива. По аналогии с позитивными аффирмациями попытки внушить себе чересчур радостное отношение к своему телу могут быстро из полезных превратиться во вредные. Именно поэтому я отошла от бодипозитива и придерживаюсь концепции телесной нейтральности и принятия.
Термин
Мы относимся к счастью так, словно это объективная величина, хотя в мире существует множество определений, порой даже противоположных, того, что такое быть по-настоящему счастливым. По большому счету, что такое счастье, как его достигать и кому это позволено, решают люди, обладающие властью и ресурсами. Отсюда пошло представление о том, что счастливые страны — непременно богатые и индустриально развитые, несмотря на многочисленные доказательства обратного[131].
Мы также приравниваем счастье к материальным благам, и чем больше благ вы можете достичь, тем вероятнее вы станете счастливыми. Столько вещей способны привести нас к желанной цели: новая машина, новый дом, новая пара туфель. Все эти ключики к счастью стоят денег, и убеждение, что они освободят нас от экзистенциальной боли, глубоко зашито в нашем подсознании. Реклама открыто эксплуатирует стремление к полноценной и радостной жизни, чтобы продвигать продукты, которые якобы удовлетворят эту потребность. Но что происходит, когда обещание не сбывается? Мы продолжаем в том же духе. Может быть, купленная машина оказалась не самым удачным выбором, или дом нужен побольше, или туфли помоднее. Какой бы предмет мы ни купили, счастье длится недолго, а то и не приходит вовсе.
Взаимосвязь между достатком и счастьем непростая, и многие ученые предпринимали попытки объяснить, почему некоторые люди довольствуются малым, в то время как другие страдают, даже купаясь в роскоши. В недавнем исследовании более высокий доход был ассоциирован с уменьшением ежедневного уровня грусти, но оказался не связан с ростом ежедневного уровня счастья. Деньги необязательно делают нас счастливее, однако они могут дать нам больше контроля над своей жизнью и таким образом снизить фоновый уровень стресса[132].
Очевидно, что токсичный позитив играет роль в поддержании современных классовых структур, приравнивая богатство к счастью и оказывая огромное давление на малообеспеченных людей, чтобы они превозмогали стоящие перед ними преграды и тоже стремились к счастью. Мы часто говорим: «Смотри, им так мало надо для счастья», чтобы объяснить, почему люди, не имеющие доступа к привычным западным возможностям и благам, тем не менее счастливы. Культура настойчиво требует стремиться к деньгам и счастью по указанному маршруту либо принять, что у тебя не получается, и все равно демонстрировать счастье. Здесь же мелькает вымученная благодарность, а от людей, которым дали минимум ресурсов, ожидаются постоянная радость и признательность за то, что у них есть доступ хоть к чему-нибудь.
Если кто-то не в состоянии достичь богатства и счастья, первым делом мы переводим стрелки на его отношение к жизни. Человек приложил мало усилий, не верил в успех, не визуализировал свои материальные желания, да и вообще у него «менталитет жертвы». Мы редко обращаем внимание на системы, которые держат людей в ловушке, а вместо этого приводим индивидуальные факторы, щедро сдобренные токсичным позитивом. Чтобы избавиться от токсичного позитива в разговорах о материальном достатке, надо убрать из уравнения деньги. Мы знаем, что доступ к определенным ресурсам — безопасное жилье, благополучные близкие отношения, качественная еда, здравоохранение, — это краеугольные камни человеческого благополучия. Без этих вещей люди обречены оставаться и без счастья, и без социальных достижений. Если мы переключимся с обсуждения денег и счастья и вместо этого сосредоточимся на обеспечении равенства в базовых благах, люди смогут сами определять, в чем заключается их счастье.