– Ха-за, – засмеялся Мюллер. – Думаю, на пару дней, не больше. Разумеется, если это не повторится.
– Повторится, но не так скоро.
– Откуда вы знаете?
– Спасибо за кофе, – сказал Ван Вейтерен и поднялся. – Боюсь, мне придется сейчас вас покинуть. Не сидите слишком долго по ночам и не пишите глупостей.
– Да разве мы когда-нибудь писали глупости? – воскликнул Крэйкшанк.
– Какого черта мы здесь делаем? – спросил фотограф, когда журналисты остались одни.
«Какого черта я здесь делаю?» – подумал Ван Вейтерен, садясь на пассажирское сиденье рядом с полицмейстером Баусеном.
– Зрелище не самое аппетитное, – сказал Баусен. – Я, пожалуй, останусь здесь, займусь планированием.
Ван Вейтерен последовал за хромым судмедэкспертом.
– Мэритц, – представился тот, когда они вошли в помещение. – Моя фамилия Мэритц. На самом деле я работаю в Оствердингене, но раз в неделю бываю здесь. А сейчас выходит даже чаще.
Он выкатил из холодильной камеры тележку и широким жестом скинул покрывало. Ван Вейтерен вспомнил слова Рейнхарда.
Есть только одна профессия – матадор. Все остальное – суррогаты и жалкое подобие.
Баусен, вне всяких сомнений, был прав. Если Эрнст Симмель и при жизни не отличался красотой, то Палач с Мэритцем довершили ситуацию. Симмель лежал на животе, и по причинам, до конца Ван Вейтерену непонятным – видимо, из соображений наглядности, – Мэритц положил голову под прямым углом к шее.
– Удар нанесен умелой рукой, тут ничего не скажешь, – проговорил он, тыча в рану шариковой ручкой.
– Умелой рукой? – переспросил Ван Вейтерен.
– Взгляните сюда! – Мэритц показал ему рентгеновский снимок. – Это Эггерс… обратите внимание на угол, под которым нанесен удар! Разница не более чем в два-три градуса. Кстати, раны одной глубины.
Ван Вейтерен разглядывал изображение белых позвонков на черном фоне.
– Удар нанесен сверху, справа налево, наискосок…
– Правша? – спросил Ван Вейтерен.
– Может быть. Или левша, играющий в бадминтон или теннис. Привыкший отбивать удар с обратной стороны ладони, если вы меня понимаете…