— Этот, что ли? — деловито спросил он, берясь за топор и кивая на Миньку.

— Этот, — подтвердили конвоиры.

— Ну, ложите, что ли, — и мужичонка плюнул на топор.

— Ты бы хоть бумагу посмотрел, — укоризненно сказал один из стражей и протянул палачу листок с приговором.

— Что ж бумага… Нешто мы без бумажки ничего не можем? — отмахнулся палач.

И Миньку уложили. Головой на чурку. Минька пытался трепыхаться и упираться, — без толку. Его удерживали легко, как курицу. Палач занес топор.

— Я ни в чем не виноват! — завопил Минька.

— Последнее слово приговоренного сказано, — удовлетворенно отметил палач. И опустил топор.

Лезвие прошло сквозь минькину шею, как привидение проходит сквозь стену, и вонзилось в древесину.

— Ишь ты, еть. — удивился палач и снова поднял топор.

Вышло то же самое. После четвертой попытки, мужичонка отставил топор.

— Видать, вешать придется, — сказал он и ушел в сарай.

Миньку подняли. В голове у него звенело, руки-ноги тряслись. Если бы стражники не держали за руки, он, наверное, упал бы.

Палач появился снова. В руках он держал толстенную веревку, которую сразу же начал прилаживать к гвоздю, вколоченному над дверью. Работа не спорилась: гвоздь был маловат. Минька вместе с конвоирами наблюдал, как палач подскакивал, пытаясь зацепить гвоздь веревкой и закрепить ее там.

Кто-то тихонько тронул Миньку за плечо. Он обернулся. Один стражник тоже обернулся. И они оба увидели Тэю, стоящую с невинным видом позади них.