Мы посмотрели друг на друга и, кажется, обе одновременно вспомнили Сонин «черный хлебушек с солью».

Соня выглядела очень расстроенной. И испуганной.

— Лерка теперь решит, что я сумасшедшая, и больше никогда нас не пригласит к себе!

— Знаешь... Слушай, давай договоримся, — предложила я, не акцентируя внимание на этом совершенно нелогичном уточнении «нас». — Мы сейчас все забываем, будто ничего не было. Никаких буханок, никаких шишек, ничего. Я не вспоминаю, ты не вспоминаешь, и об этом не говорим, ок?

— Да-а, так обычно и бывает. Все делают вид, будто ничего не происходило. Но помнят, постоянно об этом помнят!

— Ладно, забей. Мы будем помнить, но обсудим, когда найдем подходящее объяснение.

Соня кивнула.

Только вот я вообще не представляла себе, как это можно объяснить. Я ведь тоже видела хлеб вместо шишек! Как ловко Сонька меня на свою сторону перетянула! Теперь я точно ничего не скажу Лерке про этот дурацкий шишкин хлеб, чтобы не выглядеть психической.

С другой стороны, пусть так. Лишь бы у Соньки не начались ее панические атаки, когда она не знает, как правильно (то есть прилично, как положено по закону, как мама сказала) реагировать на ситуацию. В такие моменты она начинает натурально задыхаться. Все подруги об этом знали и старались Соню щадить, но так, чтобы она об этом не догадалась и не обиделась. Потому что выглядеть больной и слабой она упорно не желала. Это тоже было неправильно. Короче, все сложно.

Оставив подругу домучивать очередную еловую лапу, я, осторожно ступая, почти добралась до тех елок, за которыми кто-то прятался. Но даже отсюда было видно, что никаких следов там нет. И вообще следы — что на поляне, что около нее — были только наши с Соней.

Ну вот, теперь и мне мерещится фиг знает что.

Трех еловых лап более чем достаточно для новогоднего декора. Мы так решили. Они были пушистые, вкусно пахли и почти совсем не осыпались! Правда, нести их оказалось не слишком удобно, но мы подхватили их с двух сторон и поковыляли обратно к дороге. Скоро Соня опять приобрела деловой вид и подгоняла меня, чтобы пошевеливалась.

Добравшись по старым следам из леса до дороги, мы уже собрались повернуть налево, к нашей деревне, когда я случайно краем глаза заметила движение. Кто-то низенький, серый — ребенок, что ли, какой-то в тулупе — стоял как раз на том месте, где старые следы с санками, сделав петлю, выходили из глубины леса на лесную дорогу и шли дальше, в другую деревню.

— Слушай, я же тебе говорила, что кто-то там прятался. Вон, это не он опять?

Соня повернулась, и в ответ фигура махнула приветственно рукой.

Непонятно, почему невозможно было разглядеть ни лица, ни каких-то деталей одежды, хотя ребенок не так уж далеко стоял. Мне совершенно уже абсурдно вдруг привиделось, что это девочка в майке и шортах. Зимой!

Я моргнула, прищурилась и вгляделась внимательнее. Прямо от сердца отлегло: тот же человечек в тулупе, все в порядке.

Соня пихнула мне в руки еловые лапы.

— Сейчас пойду с ним разберусь! — грозно пообещала она. — Будет знать, как честных людей пугать!

Она так решительно отправилась на разборки, что я ничего не успела возразить, только стояла с ветками как дурочка и смотрела.