- В-вы мне угрожаете? – побелевшими губами и едва заметно заикаясь, спросил Уваров, на что Роман пожал плечами и усмехнулся:

- Я? Боже упаси. Обрисовываю ваше ближайшее будущее. Действие человеческого выбора в этом смысле – самый поразительный алгоритм. Закономерный, хоть и непредсказуемый. Но вам повезло, что у меня есть возможности пояснить, что будет дальше в зависимости от того, на что именно вы решитесь.

- Вы соображаете, что я этот разговор запросто записывать могу?

- Ну раз вы задаете этот вопрос, значит, едва ли. Но даже если и так… не вижу в этом большой для себя проблемы, а вот для вас – это может послужить отягчающими обстоятельствами. Ясно?

Куда уж яснее. Уваров икнул и стал будто бы меньше ростом. А потом наткнулся спиной на входную дверь.

- Да Евгения сама меня просила с вами связаться! – воскликнул он. – Иначе я б в жиз…

Договорить он не успел. Моджеевский ухватил его за грудки и решительно перебил, лишая последнего слова. Потому что у самого слова тоже рвались наружу, а отказывать себе Роман не привык. О том, какая витиеватая речь прозвучала впоследствии из уст этого уважаемого всеми крупного бизнесмена, нашему читателю знать совсем не обязательно, да и цензура обязательно вырежет, потому авторы спешат заверить, что когда господин Уваров под действием Ромкиного усилия в придании ему скорости вылетал на лестничную площадку, бросив пакет с выпечкой на полу прихожей Маличей, его словарный запас если не пополнился, то по крайней мере слегка освежился. А со словарным запасом у Марата Валерьяновича как у журналиста дела обстояли не самым худшим образом.

Выбор же его был очевиден. Уже вечером этого же дня ближайшим поездом он спешно покидал родной Солнечногорск теперь навсегда, а затем, несколько лет спустя, участвовал в паре ток-шоу, посвященных жизни родственников богатых людей, называя себя тестем господина Моджеевского. Но это все будет потом.

А сейчас было совсем не важным. Важно было другое.

Закрыть за ушедшим дверь. Развернуться на сто восемьдесят градусов. Выдохнуть. И отправиться наконец за Женей, скрывшейся на кухне. В конце концов, когда их так грубо прервали, они вели самый важный для него разговор. И Роман смел надеяться, что и для нее тоже.

- Он ушел, - сообщил Моджеевский, оказавшись в одном помещении с Женей. – Больше не придет, я думаю.

- Мне просто интересно, - она подняла на него злые глаза, - тебе нравится устраивать вокруг себя кавардак и неприятности?

- А я тут при чем?! Он же сам явился! Он и ко мне ходил несколько раз! – заявил победитель всех злодеев и защитник всех обиженных Роман Моджеевский, невольно улыбнувшись ее тону.

- А я почти уверена, что если бы не ты, он бы никогда не вспомнил обо мне!

- Да какая разница? Ушел же! Ну ты чего? Он что? Реально твой отец?

- Ты меня не слышишь? – закричала Женя. – Пока тебя не было, у меня была тихая и спокойная жизнь. А теперь я уже целый год живу в постоянном дурдоме! Я не могу так! И не хочу!

До Романа не сразу дошло то, что она сейчас имела в виду. Сначала все заглушил ее вскрик. Женин крик – это что-то из прошлой жизни, далекой, давней, когда он сдуру ушел спасать Нину, а оказалось, надо было спасать его с Женей отношения. От этого Роман чуть заметно вздрогнул, а потом шагнул к ней ближе.

- Но было же и хорошее, - хриплым голосом сказал он. – И есть.

- Ты умудряешься все перечеркивать! Как тебе это удается?

- Иногда люди ошибаются. Я же пытаюсь исправить, Жень!