Но все же, смотря сквозь этот инструмент, они видели очень разные вещи. Клопфер, принадлежавший к европейской философской традиции, не совпадавшей с американским бихевиоризмом Бека, избрал для себя целостный подход: ответы человека предоставляли «конфигурацию», которую нужно было интерпретировать в целом, а не проставлять баллы. Для Бека же конфигурации были в лучшем случае вторичны, а превыше всего стояла объективность. Например, Бек считал, что решение о том, стоит ли расценивать ответ как хороший или плохой (F+ или F-), ни в коем случае не должно основываться на предвзятом личном мнении испытателя или группы испытателей: «После того как ответ был окончательно оценен как плюс или минус, он и впоследствии всегда должен засчитываться как плюс или минус», независимо от общих соображений о чем-либо еще, что мог сказать испытуемый. Клопфер, хоть он и соглашался с тем, что необходимо вести списки хороших и плохих ответов, чтобы оценивать распространенные отклики как F+ или F-, утверждал, что редкие, но все же «резко воспринимаемые» ответы должны классифицироваться иначе, нежели как плохие ответы, и это означало, что оценивать их нужно индивидуально, поскольку ни один список не мог содержать все возможные варианты.

Роршах был объективен и субъективен одновременно, имея личность столь же структурированную, как и его тест, и оба американских популяризатора это знали. По словам Клопфера, Роршах «в значительной степени сочетал в себе вербальный эмпирический реализм врача с умозрительной проницательностью интуитивного мыслителя».

По мнению Бека, Роршах как психоаналитик понимал глубинную психологию и «знал о ценности свободных ассоциаций. К счастью, он обладал также склонностью к экспериментам, ценил преимущества объективности, а также имел солидную творческую жилку».

К 1937 году линии фронта были очерчены. Клопфер, импровизируя вместе с целеустремленными и любознательными учениками, считал себя вправе видоизменять тест и разрабатывать новые техники, основанные на клиническом опыте и инстинкте, необязательно прибегая к эмпирическим исследованиям. Например, он добавил новый код для ответов, которые описывали движение объектов, не похожих на людей, даже несмотря на то, что Роршах настаивал, что М-ответы указывают на идентификацию испытуемого с человеческим или человекоподобным движением. Фактически Клопфер занимался самозабвенной отсебятиной: в то время как «Роршах мог обрабатывать материалы своего теста при помощи простых кодов: М, C, CF, FC и F(C), – на это жаловался Бек, – большое количество новых кодов – М, FM, m, mF, Fm, k, kF, Fk, K, KF, FK, Fc, c, cF, FC’, C’F, C’, F/C, C/F C, Cn, Cdes, Csym, – которые добавил в базу Клопфер, по-настоящему ставят в тупик».

Бек был традиционалистом, твердым приверженцем заветов своих учителей. Он рассматривал себя как «студента, наученного дисциплине Роршаха и Обергольцера». Любое изменение в каноническом тесте должно было иметь тщательное обоснование путем эмпирических исследований. Он писал, что концепция Клопфера о нечеловеческом движении, например, «не очень согласуется с тем, как значение М-ответов понимали Роршах, Обергольцер, Леви или их ближайшие последователи… Если такая концепция Движения основана на опыте Клопфера, естественным образом возникает потребность в доказательстве». Бек гордился тем, что его работа «в крайне малой степени подверглась влиянию новой парадигмы, возникшей в последние годы, причем только в Америке, и вел учет исследований, задействовавших чернильные пятна Роршаха». Он даже отказался называть эксперименты Клопфера с использованием чернильных пятен исследованиями в рамках исконного теста Роршаха.

Вскоре Бек и Клопфер в буквальном смысле перестали разговаривать друг с другом, и такими отношения между двумя самыми выдающимися исследователями Роршаха в Америке остались навсегда. На студентов, учившихся у Бека, с подозрением смотрели в мастерских Клопфера. Летом 1954 года перспективный аспирант Джон Экснер приехал в Чикаго, чтобы работать ассистентом Бека, и скоро близко подружился с ним и его женой. Когда однажды он появился в доме Бека, как ни в чем не бывало держа в руках книгу Клопфера о Роршахе, Бек холодно спросил:

– Что это? Где ты взял эту книгу?

– В библиотеке, – занервничав, ответил Экснер.

– В нашей библиотеке? – сказал Бек с таким видом, словно Чикагский университет был его личной территорией, на которую был закрыт вход людям со стороны.

По правде сказать, ни Клопфер, ни Бек не были настолько ограниченными или жесткими, как роли, которые они принялись играть, представляя два контрастирующих подхода к чернильным пятнам. Клопфер написал свою первую книгу в соавторстве с человеком из мира академической науки, Дугласом Келли, а впоследствии смягчил свою позицию, хотя и не до такой степени, чтобы примириться со своим соперником. Бек, со своей стороны, часто «приводил окружающих в трепет» своими блестящими интерпретациями, выходящими за пределы имеющихся в наличии данных. Коллеги вспоминали, как «скрывавшийся за его непроницаемой эмпирической внешней оболочкой феноменолог вдруг выходил, чтобы продемонстрировать широкую подкованность блестящего клинициста». Тем не менее вражда продолжала бушевать.

В любой науке есть свои подковерные интриги, противостояния и удары в спину, но история теста Роршаха в особенности испорчена противоречиями и, говоря словами Юнга из «Психологических типов», дрязгами, – атмосфера в ней была необычайно враждебной. С одной стороны, ученые-объективисты, так называемые «сухари», оттеняются харизматичными персонажами; с другой – тонкие исследователи разума не желают преклонять колен перед алтарем стандартизации. Баланс теста – между сознательным решением проблем и бессознательными реакциями, между структурированностью и свободой, субъективностью и объективностью – порождает соблазн смотреть на все лишь с одной стороны, игнорируя другую перспективу.

Вражда между Клопфером и Беком заставила зазвучать голоса более умеренных персон, самой заметной из которых была Маргерит Герц (1899–1992). Ей впервые показал чернильные пятна друг по Кливленду Сэм Бек, а в 1930 году она училась у Дэвида Леви. Ее диссертация 1932 года, посвященная вопросам стандартизации, была второй такой работой в Америке после диссертации Бека, а в 1934 году она опубликовала свою первую статью, также используя психометрическую перспективу: «Надежность чернильного теста Роршаха». В 1936 году она присоединилась к группе Клопфера.

Будучи ближе к Беку по своему складу, Герц все же не склонялась перед авторитетом существующей теории столь безоговорочно, как он, и была в большей степени склонна критиковать и дополнять исходную систему. Одно из ее нововведений – пробная клякса, которую с подбадривающими ремарками показывали испытуемым до начала самого теста, чтобы объяснить им, что они должны делать. Когда нужно, она критически относилась к обеим сторонам; ее позднее называли совестью первых исследователей замысла Роршаха. Ее первая статья в журнале Клопфера Rorschach Research Exchange выдвигала гипотезу, что Детальный ответ нужно засчитывать как «нормальный» при подведении эмпирической статистики – в противовес «качественному подходу» Клопфера, где он решал вопрос, как сам считал нужным. Хотя она и была сторонницей стандартизации, но предупреждала Бека и его товарищей, что даже стандартизация никогда не должна быть «жесткой» или «негибкой». В другой раз она похвалила Клопфера за то, что он «гораздо более гибкий, чем многие из его учеников», которые «почти безумно преданы» системе Клопфера и ему самому.

Самые впечатляющие усилия по примирению двух враждующих фракций предприняты ею в 1939 году. Нравится или не нравится вам субъективность, сопутствующая интерпретациям теста Роршаха, отмечала Герц, тест будет бесполезен, если разные интерпретаторы и статистики не смогут достигнуть более-менее одинаковых результатов, в той или иной степени согласующихся с показателями, полученными при помощи других тестов и оценок. Тем не менее, «поскольку метод Роршаха отличается от большинства психологических тестов», писала она, трудно проверить его надежность стандартными способами. Его нельзя было сравнивать с другими наборами чернильных пятен, поскольку работающих альтернативных наборов попросту не существовало. Нельзя использовать метод половинного деления, поскольку результаты от первых пяти карточек и результаты от следующих пяти не имеют смысла по отдельности. Если вы тестировали кого-нибудь повторно спустя некоторое время, его психология могла уже измениться, так что результаты, отличающиеся от предыдущих, не означали, что тест провален. Но как же протестировать сам тест?

Вдохновленная слепыми диагнозами самого Роршаха, Герц провела первую слепую интерпретацию результатов чернильного теста с несколькими участниками: один и тот же протокол был проанализирован Клопфером, Беком и ею самой. Тест прошел испытание: все три анализа совпадали друг с другом, а также с клиническими заключениями врача, лечившего задействованного в испытании пациента, предлагая «одну и ту же картину личности» относительно интеллекта пациента, его когнитивного стиля, влияния эмоций, конфликтов, неврозов. Существенных различий не было, результаты лишь самую малость отличались друг от друга. Герц назвала это «превосходной степенью согласия». Королевская битва стала беспроигрышной.

Герц провела несколько лет, работая исследователем в фонде Браша при Университете Вестерн-Резерв (ныне Университет Киза), собирая данные для крупной авторитетной монографии, – более трех тысяч протоколов Роршаха от различных групп людей: дети, подростки, представители разных рас, здоровые, больные, выдающиеся личности, правонарушители. К концу 1930-х годов она почти закончила свою рукопись – исчерпывающий учебник, который, скорее всего, изменил бы историю теста Роршаха в Америке, будь он опубликован. Однако фонд Браша был закрыт, после чего Герц позвонили из университета: «Однажды они решили уничтожить все материалы, которые больше не использовались и которые руководство посчитало бесполезными. Мне позвонили и сказали, что я могу забрать свои материалы. Я сразу же приехала с группой аспирантов-помощников и грузовиком, но, к моему ужасу, оказалось, что все мои бумаги уже сожгли “по ошибке”. Их “перепутали” с остальными выброшенными документами. Все записи тестов Роршаха, все психологические данные, все рабочие тетради плюс моя рукопись – все сгорело в пламени». Коллекция данных не подлежала восстановлению, потеря была невосполнимой, и Герц «отказалась писать книгу без опоры на свои собственные исследования». После этого несчастья ведущий умеренный голос общества Роршаха – ближайший по духу и настроению к голосу самого Роршаха – был потерян или по крайней мере подчинился мнениям Клопфера и Бека.

В последующие годы Герц написала десятки важных статей, но так и не собрала их в единую книгу, вероятно, уступив пальму первенства Клопферу, после того как в 1942 году он опубликовал собственный учебник. Сделанный ею ранее акцент на психометрии все чаще уступал место подходу, похожему на точку зрения Клопфера. На протяжении полувека она регулярно писала обзорные статьи, оценивая состояние их научного направления в целом, больше сравнивая или критикуя других, чем делая собственные заявления. Большая часть ее ранней работы была сфокусирована на детях и подростках, без акцента на медицинском диагностировании, которое тесно связано с первыми десятилетиями теста Роршаха в Америке за пределами Чикаго. Несомненно, имел значение тот факт, что она была женщиной, хотя трудно сказать, какую роль сыграла половая принадлежность – прямую или косвенную – в ее выборе более «феминизированных» тем и в ее нежелании публиковать книгу. В любом случае, хотя ее подход к проведению и интерпретации тестов Роршаха и отличался от техник Бека и Клопфера, она так никогда и не придала своей методологии форму целостной самостоятельной системы.

Интуитивные интерпретации и общий субъективный подход Клопфера находили более сильный отклик, чем акцент Бека на объективности. В худших своих проявлениях Бек был сухим и черствым, тогда как Клопфера на протяжении его карьеры прославляли как волшебника и поносили как мошенника. Но ни тогда, ни позднее никто не подвергал сомнению тот факт, что организационный талант Клопфера был неоценим для подъема метода Роршаха в США.

К 1940 году Клопфер читал лекции трем курсам в педагогическом колледже Колумбийского университета и еще одному – в Нью-Йоркском государственном психиатрическом институте, был научным руководителем у восьми аспирантов в Колумбийском и Нью-Йоркском университетах, а также проводил лабораторные занятия и семинары от Сан-Франциско, Беркли и Лос-Анджелеса до Денвера, Миннеаполиса, Кливленда и Филадельфии. В течение года возникли ответвления в Техасе, Мэне, Висконсине, а также в Канаде, Австралии, Англии и Южной Америке. Герц с 1937 года тоже вела два курса для аспирантов в год, а также полугодовой курс по проведению теста Роршаха; Бек много работал в Чикаго; даже Эмиль Обергольцер, который в 1938 году эмигрировал в Нью-Йорк, провел ряд лекций для Нью-Йоркского психоаналитического общества в 1938–1939 годах. Заинтересованные люди могли начать базовое или профессиональное обучение по всей стране.

В элитном женском колледже имени Сары Лоуренс, учебном заведении поблизости от Нью-Йорка с гибкой программой обучения, адаптированной к каждому студенту, сотрудники и преподаватели в 1937 году были недовольны тем, что они могли узнать о своих учениках из «наблюдений и общего курса объективных тестов». Поэтому психолог Рут Манро обратилась к тесту Роршаха. Клопфер проанализировал шесть протоколов от первокурсников и предоставил не содержащие имен студентов профили преподавателю, который безошибочно распознал каждого ученика; прочие слепые анализы и «различные другие проверочные модели» оказались столь же убедительны.