– А Ламах-то... – прошептал Медон.
Один из воинов сел на землю, обхватил голову руками и глухо застонал, покачиваясь.
– Слава царице Клеопатре, – негромко сказал кто-то в первом ряду, неподалеку от Андроклида.
– Слава... – пробормотал декадарх, вскинул голову и крикнул, – слава!
"Это судьба, она сильнее всех. Такой выпал жребий и не стоит роптать. Слава!"
– Слава внуку Филиппа! – закричали сзади, не допуская и мысли, что может быть иначе.
– Слава Клеопатре!
Македоняне, еще вчера сражавшиеся друг с другом, а теперь стоявшие в общей толпе, все вперемешку, закричали разом. Славили и Олимпиаду, и Антипатра. Славили Филиппа, Геракла, прародителя Аргеадов. Перечисляли всех богов, состязаясь в витиеватости здравниц. Они сошли с ума, обнимались, орали, пускались в пляс. Огромное напряжение последних дней всесокрушающей лавиной неслось вниз в пропасть отчаяния. Можно снова жить и радоваться жизни. У них будет царь, законный, не самозваный. У них есть будущее.
Циклоп
– Ну, как он?
– Гораздо лучше, похоже, для жизни уже нет опасности. Жар спал.
– А глаз?
– Правый?
– Да.
– Что ему сделается? Удар же пришелся слева. Но повязку пришлось наложить так, что и правый сейчас закрыт.
Птолемей вздохнул.
– Значит, он думает, что полностью ослеп?
– Боюсь, что так. Я говорил ему, что это не так, но он меня не слушает.
– Не удивительно. Он очень боится слепоты. Потеря второго глаза просто убила бы его. Та стрела, под Перинфом, которая сделала его похожим на царя Филиппа, изрядно испортила Антигону характер. Я помню, как кто-то из молодых обозвал его Циклопом, так еле отбили дурня, а то бы ему хана. Рука у Антигона, что молот.
Тезка покойного царя, врач Филипп-акарнанец лишь покачал головой.