– Выздоравливай скорее! – сказал он и неохотно вышел из комнаты.

Следующие несколько дней я провела в постели. Время от времени меня рвало, но жар постепенно снижался. Все равно дела у меня шли неважно. Дни тянулись медленно, и казалось, что моя тоска по нему будет только усиливаться. Я влюбилась в него всего за несколько недель, и теперь мне представлялось, что я не могу без него жить.

Да, любовь была штукой одновременно жестокой и замечательной, как наркотик или медленно убивающий яд. Снова и снова я переживала тот момент, когда он наклонился ко мне и коснулся моих губ своими. Снова и снова меня пронзала боль, и мне приходилось возвращаться в жестокую действительность.

Мой аппетит еще уменьшился, и если я что-то съедала, то меня сразу же рвало. Беспокойство Леандера, Мадлен и Греты продолжало расти.

Моя мать и Тесса так ни разу и не появились у меня, но Леандер заверил меня, что они слишком заняты государственными делами и желают мне скорейшего выздоровления. Я не поверила ни единому его слову.

Через неделю я снова была здорова; по крайней мере, у меня больше не было жара. Я все еще не могла нормально есть. Мадлен сидела на краю кровати и держала меня за руку.

– Так дальше не может продолжаться, Тара! Тебе нужно хоть что-нибудь съесть! – умоляла она меня. Я только качала головой в ответ. Мне не хотелось есть.

Но Мадлен была права. Так дальше действительно не могло продолжаться. Наконец, после долгих размышлений и тоски, раздиравших меня на части в последние несколько дней, я приняла решение.

– Пойду схожу на рынок, – сказала я Мадлен. – Может быть, запахи свежей еды разожгут во мне аппетит.

– Отличная идея! – воскликнула моя верная камеристка, обрадовавшись, что я наконец-то высказала собственную идею. – Хочешь, чтобы я пошла с тобой?

– Нет-нет, – поспешно сказала я, – все в порядке. Можешь остаться во дворце. Не беспокойся за меня.

Мадлен не возражала, и я почувствовала облегчение. Она наверняка боялась того, что, вздумай она настаивать, я вообще передумаю. Вместо этого она положила рядом с кроватью простое светло-желтое летнее платье с объемными рукавами, а затем унеслась прочь.

Платье это я, конечно, не надела. Я ненавидела платья. Вместо этого я выбрала черные льняные брюки и бежевую тунику. Одежда, которая раньше так хорошо сидела, теперь висела на моей изможденной фигуре, словно на вешалке.

Я нацепила оружейный пояс, спрятав его под удобным весенним плащом оливково-зеленого цвета, надела мягкие кожаные сапоги для верховой езды, а затем наконец отправилась в ванную, чтобы причесаться. Я не смотрелась в зеркало уже несколько недель. Теперь на меня глядела абсолютно незнакомая мне девушка.

Кожа моя побледнела, щеки ввалились, губы потрескались, а мои лиственно-зеленые глаза потеряли свой естественный блеск. Под ними залегли пурпурные круги.

Неудивительно, что все вокруг бросали на меня странные взгляды. Я была похожа на ходячую смерть.

Вздохнув, я отложила расческу и вышла из ванной в парк.

Когда я добралась до конюшни, Аннабель приветствовала меня счастливым ржанием. Я не видела ее уже несколько дней; в мое отсутствие за нею ухаживал конюх.

Я сунула ей яблоко, расчесала и оседлала ее, а затем отвела на поводу к кованым воротам, перед которыми, как и всегда, стояли двое стражников. Стражники пропустили меня, не сказав ни слова, но их удивленные лица поведали мне о многом.

Вместо того чтобы ехать на еженедельный рынок, который устраивали каждую среду и четверг, я направилась в лес, находившийся за городскими пределами. Я снова ехала к нему – но не для того, чтобы остаться с ним, а лишь для того, чтобы объяснить причину моего тогдашнего отъезда. Я хотела в последний раз посмотреть ему в глаза и по-настоящему попрощаться с ним, а не просто уйти, не сказав ни слова. Тогда, надеялась я, нам обоим станет легче. И мне, и ему.