– Хорошо, папа. Обязательно.

Он поцеловал ее в щеку, грубовато обнял и ушел. Как и всегда, Беверли подошла к окну своей комнаты и наблюдала, как он идет по улице. Как и всегда, испытывала безотчетное облегчение, когда он поворачивал за угол… и ненавидела себя за это.

Она помыла посуду, взяла книгу, которую читала, посидела на ступенях заднего крыльца. Ларс Терамениус, длинные белокурые волосы которого светились собственным светом, приковылял от соседнего дома, чтобы показать Беверли новый грузовик «Тонга» и новые ссадины на коленях. Беверли повосторгалась первым и поохала над вторыми. Потом ее позвала мать.

Они сменили белье на обеих кроватях, вымыли полы, начистили кухонный линолеум. Мать вымыла пол в ванной, за что Беверли едва не расцеловала ее. Элфрида Марш, невысокая женщина с седеющими волосами, улыбалась редко. Ее морщинистое лицо говорило миру, что она пожила уже немало, но собирается пожить еще. Говорило лицо и о том, что ничего в жизни не давалось ей легко и она не рассчитывает на скорые перемены.

– Сможешь помыть окна в гостиной, Бевви? – спросила мать, входя на кухню. Она уже надела униформу официантки. – Мне надо съездить в больницу Святого Ионы в Бангор, навестить Черил Таррент. Вчера вечером она сломала ногу.

– Да, помою, – кивнула Беверли. – А что случилось с мисс Таррент?

– Она и эта никчемность, ее муж, попали в автомобильную аварию, – мрачно ответила Элфрида. – Он сел за руль пьяным. Ты должна каждый вечер благодарить Бога в своих молитвах, что твой отец не пьет, Бевви.

– Я благодарю, – ответила Бев. И благодарила.

– Скорее всего она потеряет работу, да и его выгонят. – Тут в голос Элфриды прокрались нотки ужаса. – Наверное, им придется жить на пособие.

По разумению Элфриды Марш, ничего более ужасного с человеком произойти не могло. Даже потеря ребенка или весть о том, что у тебя рак, не шли с этим ни в какое сравнение. Человек мог жить бедно, мог, как она говорила, «едва сводить концы с концами». Но ниже всего, ниже даже дна, опускался тот, что жил на пособие, сидел на горбу у других, тех, кто работал. И она знала, что именно такая перспектива маячит теперь перед Черил Таррент.

– Когда помоешь окна и вынесешь мусор, можешь пойти погулять, если хочешь. Вечером твой отец играет в боулинг, так что тебе не придется готовить ему ужин, но я хочу, чтобы ты вернулась засветло. Ты знаешь почему.

– Хорошо, мама.

– Господи, ты так быстро растешь. – Элфрида посмотрела на проступающие под свитером груди. Любящим, но жестким взглядом. – Не знаю, что я буду здесь делать после того, как ты выйдешь замуж и переедешь в свой дом.

– Я буду жить здесь всегда, – улыбнулась Беверли.

Мать быстро обняла ее, поцеловала в уголок рта теплыми, сухими губами.

– Как бы не так. Но я люблю тебя, Бевви.

– Я тоже люблю тебя, мама.

– Только смотри, чтобы на окнах не осталось никаких потеков, – предупредила она, взяв сумочку и направляясь к двери. – Если останутся, отец вломит тебе по первое число.

– Я постараюсь, чтобы не осталось. – А когда мать открыла дверь, Беверли спросила, как она надеялась, легко и непринужденно: – Ты не заметила ничего странного в ванной, мама?

Элфрида обернулась, нахмурилась: