— А про такое ты слыхивал? Однако работает. Вспомни Богадельню!

— Работает, — внезапно остыв, согласился Пако. Лицо его опять сделалось невыразительным, незаметным, и только между бровей пролегла глубокая складка. — Работает, — повторил он, — а как и отчего, я и подумать боюсь. Не мое это дело, э! Ты — дон, я — пахан, ты — командуешь, я — навытяжку. Значит, два катера, сорок бойцов — и в пещеру?..

— Сперва в трещину. В какую, знает проводник. Ты его жди, его вечером привезут на пятый пирс. А если не привезут, то проводник уже со мной. Садитесь в катера и отправляйтесь в море. Ясно?

— Ясно, дон. Проводника я как узнаю?

— Узнаешь! — Саймон усмехнулся. — Девица будет у нас в проводниках. Волосы — темные, длинные, глаза — карие, стройна и собой хороша, но пуглива. Не ровен час, кто из твоих ее обидит. На собственных кишках повешу!

— Присмотрим. — Пако отпил из кувшина, прищурился и задумчиво молвил: — Девка, значит… Ну, тогда дело понятное. Говорили мне, «штыки» любят баб не меньше покойного Кобеля, а где бабой запахнет, там секретов не сохранишь. Баба, она сегодня к одному мужику прислонится, завтра — к другому. А ты, Кулак, из видных мужиков!

— Верно мыслишь, — сказал Саймон. — Я умею уговаривать девушек.

Он поднялся и, обогнув броневик, вышел за ворота к своему автомобилю. Солнце уже поднялось, огненным оком нависло над бухтой набережной, брошенной пыльной подковой за пирсами и складами. В дальнем ее конце, на площади, серой громадой торчала Богадельня, за ней мотались по ветру зеленые лохмы пальм, виднелись кровли и белые стены старого города, вздымал купола собор, а еще выше, на фоне аметистовых волн и прозрачной небесной голубизны, плавали башни Форта. Утес, который подпирал их, казался сейчас не синим, а угольно-черным, угрюмым и грозным; его основание, выступавшее в море, окаймляли жемчужные ожерелья пены.

Несколько мгновений Саймон глядел на скалу, потом уселся за руль и спрятал лицо в ладонях. Спать ему не хотелось; он мог обходиться без сна по двое-трое суток, лишь временами отдыхая в кратком забытьи цехара. Но в эти минуты он не нуждался в отдыхе. Ярость клокотала в нем, фантомы разрушения и смерти проносились под сомкнутыми веками; он видел то развалины замка в Кратерах, то огненный факел, пожирающий донов, то Форт, взлетающий в воздух в ослепительной вспышке взрыва, то озера пылающей нефти и стаи кайманов, которые рвали людей со знакомыми лицами — дона Грегорио, старого Хайме, Хорхе и прочих, ненавистных и омерзительных, точно клыкастые тайяхатские крысы. Зная, что ярость — плохой советчик, он дал ей выплеснуться, перегореть, рассеяться; потом глубоко вздохнул и вызвал другую картину.

Перед ним, будто видимый с высоты, простирался Рио, стиснутый меж Хаосом и морем, с лабиринтом нешироких улиц и серыми лентами дорог. Одна уходила на запад, к Плоскогорью, отделяя изумрудные джунгли Хаоса от маисовых полей, фруктовых рощ, ферм и строений пригородного кибуца; другая вела на север, к Параибе, Озерам и городу Рог-Гранде. Эту магистраль проложили на возвышенности, рядом с рельсовыми путями, однако она была не единственной: от нее ответвлялся еще один тракт, прямой, тянувшийся ближе к морю, почти незаметный в густой прибрежной сельве. Но Саймон ясно видел его мысленным взором, как бы превратившись на краткий миг в парящую над лесами и холмами Птицу.

Дорога в Кратеры! Она врезалась в его память, будто впечатайная голографическим сканером. Каждый спуск, поворот и подъем, абрис береговых утесов, тени, протянувшиеся от них, дубы с приметными кронами и развилка, где стоял вчера броневик и где остались лежать охранники в синем. «Если обойдется без происшествий, можно доехать часа за четыре», — подумал Саймон, коснувшись рычагов.

Автомобиль взревел и ринулся к набережной.

Без происшествий не обошлось.

На Северной дороге, у выезда из города, боевики «штыков» резались с толпой оборванцев — те, очевидно, ударили в заставу, обойдя ее кривыми улочками окины. Выстрелов слышно не было, только звенели мачете да жужжали метательные ножи; один из них пролетел над головою Саймона, проткнув горло зазевавшемуся карабинеру. Нападающие всех цветов кожи, лохматые и бородатые — щеголяли в жутких отрепьях, но у каждого на рукаве имелась повязка с изображением кулака, и Саймон понял, что это — его люди. Вернее, они считали себя таковыми; видимо. Номер Десять не стал дожидаться, пока ему свистнут, и занялся «штыками» всерьез и в меру собственного разумения.

Беженцев на Северной дороге не оказалось, так как бежать к Параибе, в пасть обозленным крокодильерам, решился бы только безумец. Одноколейный рельсовый путь тоже выглядел пустым, но это не было признаком бедствия — состав с пассажирами и грузами ходил из Рио в Рог-Гранде один раз в сутки, одолевая шестьсот километров ровно за двадцать четыре часа. Саймон не удосужился узнать, какой из кланов контролирует железные дороги; может, ими владел все тот же Хорхе Смотритель, и сейчас из Рог-Гранде катили платформы с вооруженными людьми в широкополых шляпах.

Но это относилось к области догадок, а вот патруль — четыре всадника на разномастных лошадях — являлся фактом вполне реальным. Завидев машину, крокодильеры открыли огонь, Саймон резко свернул к обочине, приглушил мотор и скатился с сиденья в бамбуковые заросли — не такие густые, как вокруг разоренной фазенды Пачанги, зато с шипастыми кактусами, торчавшими среди зеленых коленчатых стволов. Колючий шар ужалил его в поясницу, другой, пронизав шипами грубую ткань куртки, впился в бок, но Саймон терпел и молчал, не шевелясь и старательно изображая покойника. По дороге, все ближе и ближе, цокали копыта, и ему не хотелось, чтобы патрульные снова начали стрелять, изрешетив автомобиль. Лиловый лимузин был самым быстрым средством передвижения, а в данном случае — единственным и жизненно необходимым; крометого, Саймон чувствовал, что привязался к нему в гораздо большей степени, чем к колумбийским глайдерам и вертолетам. Все-таки этого монстра он захватил в бою и ездил в нем не один — с Мигелем, Пашкой и Филином, а главное — с Марией!

— Фартовая тачка, — послышался голос с дороги. — А мясо где? Мясо куда отвалило? В кусты? Другой, коротко хохотнув, пробасил:

— Может, сдохло, а может, сидит в кустах и гадит. Счас проверю, Пахарь, и счетец будет ноль-один. Не люблю оставлять свидетелей.

— Я тоже, — пробормотал Саймон, поднимаясь. «Рейнджер» с негромким гулом дернулся в его руке, потом испуганно заржали лошади, грохнули копытами о землю, кто-то захрипел, падая с седла, кто-то, захлебнувшись кровью, вы-. крикнул проклятие, и наступила тишина.

— Счет четыре-ноль. — Вложив пистолет в кобуру, Саймон направился к машине, проверил, что сумка с маяком цела, и включил мотор.