«Значит, я в тебе не ошиблась», — шепнула Тьма.

Довольно странно, что сейчас, фактически, на последнем этапе Сила давала мне много свободы. Я сам решил заменить Друзиллу на Юлию, и она это позволила. Я выбрал бал у Долгоруковых, чтобы убить двух зайцев одновременно и оказать услугу семье Оболенских. И снова Тьма не сказала ни слова. Сила словно затаилась и с любопытством наблюдала за тем, как я действую самостоятельно.

Наверху царило оживление. Просторный холл заполнили отдыхающие от танцев люди. Еще не объявили ужин, поэтому гости перебивались только шампанским в высоких хрустальных фужерах. Дамы постарше расположились на стульях и диванчиках вдоль стен, обмахиваясь причудливо украшенными веерами. Через распахнутые двери бального зала можно было рассмотреть кружащиеся в вальсе пары. В комнате по другую руку от лестницы устроили игральный зал для тех, кто не желал танцевать — скорее всего, играли в традиционный для балов вист.

Наше появление не осталось незамеченным. Разряженные аристократы в холле застыли, когда мы с Юлией поднялись. Юстиний следовал за нами тенью, выбрав быть нашим безмолвным слугой.

— Прошу прощения, господа, — к нам подоспел распорядитель бала, встревоженный явлением незваных гостей, — но у меня нет вашей карточки. Боюсь, вас нет в списках приглашенных…

— Замолчи, — велел я, и распорядитель захлопнул рот так быстро, что у него клацнула челюсть. Я обвел глазами столпившихся в холле людей. — Все идите в зал.

Дар Друзиллы, многократно усиленный собранной силой, работал великолепно. Кто-то попытался сопротивляться, у кого-то сработали защитные артефакты, но этого было недостаточно, чтобы сопротивляться приказу. Они лишь застыли на несколько мгновений, словно в нерешительности, но затем проследовали в бальный зал.

Юлия шла слева от меня, а в правой руке я на всякий случай сконцентрировал немного силы — вдруг кому-нибудь взбредет в голову попытаться нас выставить. На поясе у меня висел кинжал Северины, но я не спешил пускать его в ход.

Я был здесь не за этим.

Первые несколько секунд люди не поняли, что произошло. Парочки продолжали вальсировать, оркестр играл, а хозяева праздника — Владимир Николаевич Оболенский, мой «дядюшка» и его супруга Лариса Петровна из рода Долгоруковых — продолжали безмятежно вести светскую беседу с приглашенным цесаревичем…

Но вот сфальшивила скрипка, вот кто-то споткнулся в танце… Волшебство момента рассыпалось под гнетом Тьмы, которую я принес с собой.

— Всем оставаться на местах, — прогремел мой голос над залом. Пришлось потрудиться, чтобы дар охватил всех присутствовавших, но эффект был потрясающий. Люди застыли, словно статисты перед художником, нервно вращая глазами и не понимая, что происходит.

Я отпустил руку Юлии и вышел вперед, через центр зала, и направился прямиком к хозяевам.

— Мое имя брат Элевтерий, — представился я. — Но вы знаете меня как Владимира Андреевича Оболенского. Я здесь затем, чтобы разоблачить заговор, который мой дядя организовал против моего отца, князя Оболенского. Я делаю это здесь, публично, дабы все слышали и видели то, что случится дальше.

Теперь я вспомнил этого человека. Видел на фотографиях в гостиной. Он был похож на князя, но моложе на несколько лет. Пожалуй, посимпатичнее — черты лица более мужественные, такие часто нравятся женщинам. Лет сорока, хорошо сложен и в отличной форме. Такой же широкоплечий и рослый, как все Оболенские. Тщательно уложенные темно-русые волосы на висках были тронуты сединой. Стильный костюм глубокого синего цвета и перевязь с орденом подчеркивали статус хозяина бала.

Его супруга Лариса Петровна оказалась стройной платиновой блондинкой лет тридцати пяти. Платье в тон костюму супруга подчеркивало ее почти девичью фигуру, а фамильные сапфиры в волосах и на шее демонстрировали богатство. Ее можно было бы назвать по-настоящему красивой, если бы не надменное выражение лица и пронизывающий холодным высокомерием взгляд. Даже сейчас, не в силах пошевелиться, она продолжала взирать на меня с превосходством.

— Ты… Ты не посмеешь, — с трудом выдавила она.

Я улыбнулся.

— О, еще как посмею, Лариса Петровна, — я поклонился цесаревичу. — Ваше императорское высочество, прошу прощения за внезапное появление, но только так я мог донести эти сведения до государя. Ибо мой дядюшка и те, кому он служит, сделали многое для того, чтобы меня заткнуть. Даже повесили на меня убийство несчастного Вяземского.

Цесаревич Алексей Константинович был примерным ровесником хозяина торжества. Мой дар не распространился на него — наследник престола, разумеется, был обвешан таким количеством защитных артефактов и щитов, что без прямого воздействия я бы не смог на него повлиять.