Пускать ткань по повязки? Да глупый чужак с ума сошел! Ткани привозят с юга, они так же дороги, как железо. Кипятить воду долго, лишние дрова уходят. Так что и речной промоем.

Самое удивительное, что и так работало. То ли хэдзэни в ходе естественного отбора стали неуязвимы для всяких инфекций, то ли знали свойства самых невероятных трав — но у них необработанные раны почти никогда не гноились.

И так было во всём. Вот, например, железо. Его ведь можно не покупать, а делать самим. Правда, Санька смутно представлял, как это провернуть. Руду он в глаза не видел, хотя, слышал, что на Руси использовали болотную руду. Болот же в округе было больше, чем хотелось! Печи нужны сильно жаркие, вряд ли в простой удастся достигнутьнужной температуры. Но это вполне решаемые задачи! Надо только заняться. Искать, пробовать, извлекать уроки…

Но удинкан не станут этим заниматься. И другие хэдзэни тоже. Не поверят глупому чужаку, не захотят тратить время на непонятные дела, ведь каждый день надо делать понятные. Они даже цель толком не усвоят, потому что она не вписывается в их картину мира.

— Железо не делают, его выменивают на шкурку соболя или лису у богатых южан, — с улыбкой объяснит истину любой из хэдзэни глупому найденышу.

Века, а может быть, и тысячи лет они оттачивали свой образ жизни. И он идеально вписывается в существующие реалии. Люди реки довольны. Им хорошо. И только глупый чужак понимал, что условия меняются. Иногда внезапно, иногда почти незаметно. Могут случиться наводнение или особо стылая зима. Может тигр или шатун подрать зимой сразу несколько охотников. Или богатые южане перестанут покупать ценные шкурки, а захотят их просто отбирать. Или новое поветрие придет в спокойные земли. И во всех этих случаях маленькая полукочевая община (или многие общины сразу) попросту исчезнут.

Потому что не смогут, не захотят изменить свой «идеальный» образ жизни.

Косность.

Все эти мысли закружили Саньку долгой зимой. Когда ночи черны и бесконечны. Когда ничего нельзя не только делать, но и видеть. Вот и думаешь, время от времени подкладывая дрова в очаг. Дни же наоборот страшно коротки, и надо быстро всё успеть… И постоянно холодно. Сколько ни надевай на себя шкур, сколько ни заваливай очаги дровами. Хэдзэни зимой живут тесно, грея друг друга, приглядывая друг за другом. Удинкан даже выделили найденышу девку, чтобы лучше грелся. Ветка Черемухи была слишком маленькой, слишком костлявой, но доброй и смешливой, так что Санька грелся активно и с удовольствием.

Только и после этого зимняя ночь еще даже не думала заканчиваться. И приходили мысли. Самой страшной была мысль о том, что такая жизнь у него теперь навсегда. Каждый год одно и то же. Меняться будет только сам найденыш, незаметно превращаясь из юноши в старика. Хотя, до старости здесь дожить — это чудо.

— Зима — страшное время, — сделал вывод Санька и понял, почему хэдзэни так сильно ждут весну.

Не потому, что мало еды и холодно. А из-за долгих черных ночей и таких же черных мыслей, которые неуклонно находят дорогу в твою голову. Как от них не отмахивайся.

Весну ждали со всей страстью, что имелась у людей низин. По сути, именно Весна была их главным и самым почитаемым духом. Остальные так — для отвода глаз. Каждый признак скорой гибели зимы местные высматривали пристально и обсуждали долго. А когда лед на реках, наконец, пошел — это был настоящий праздник! Скоро освободится земля, вспухнет щеточкой сочной травы, а по рекам пойдёт обезумевшая красная рыба — самое сытное время жизни!

Санька начал плавать с соседями на большую реку на равных. У него уже было пять своих шкурок — два соболя и три лисы (правда, только рыжих). Остальная мелочь не считалась. Но этого должно хватить и на нож и на топор. Ветка отлично их выделала, так что надо бы и ей что-нибудь выменять. Удинкан плавали по огромным просторам Манбо-реки и вверх, и вниз, искали торговцев, но тех всё не было. Санька же жадно пожирал глазами новые места. Каждый раз, встречая на правом берегу одинокий каменный утес, он хватался за сердце и гадал: тот ли самый? На нем ли стоял… встанет задумчивый бронзовый Муравьев-Амурский? Но никаких городов здесь не было. Ни по правому берегу, ни по левому…

— Лодки! — грозно выкрикнул Вепрь и воинственно взялся за свою крутую железяку.

Лодочки вынырнули из очередного рукава-протоки (здесь не река была, а настоящий лабиринт — почти, как и в реальности Саньки). Штук шесть, и все крупнее и крепче, их берестяных плоскодонок. Людей там тоже заметно поболее; гребут так, что вёсла трещали.

— Это на нас, что ли? — удивленно вздел брови найденыш, отвыкший за год от концепции насилия, и потянулся за острогой.

Лодки вышли на стремнину и неслись стрелами, пущенными из тугого лука.

— Бегите! Бегите! — начал кто-то оттуда кричать и размахивать руками.

Пауза. И…