Смех оборвался, и Маша, которая уже хотела броситься к подруге, замерла.

– Какое счастье, – повторила Вероника. И откинулась на стуле, расслабилась, как будто кто-то вытащил иглу из больного органа, и боль тут же прошла, словно ее и не было.

– Нехорошая твоя радость, – хрипло произнесла Царева, но Веронике было все равно, что она скажет.

– Нехорошо людей убивать, – быстро возразил Макар. – Это грех.

– Ты сам не знаешь, что говоришь! – Елена Игоревна не шевельнулась на стуле, но всем показалось, будто она резко наклонилась к Макару. – Грех соблазнять малых сих! А она соблазняла! В ней сам дьявол сидел, языком ее разговаривал, руки ее к моему внуку протягивал, душу дочери хотел забрать!

– Вы о чем?! – не выдержал Бабкин. – С ума сошли на почве религии?

Елена Игоревна глянула на него с таким презрением, что он замолчал.

– С ума сошла? – женщина усмехнулась. – Я внука своего четыре года выхаживаю. Видел ты моего мальчика? Отвечай!

– Видел, – нехотя сказал Сергей. – При чем здесь он?

– Четыре года, – повторила Царева, словно не слыша. – Четыре года… Два раза Егорушка чуть не умер, два раза Господь сохранял его. Дочь моя другим человеком стала, через муки прошла из-за сына, и до сих пор в муках душа ее живет. Только я-то знаю, что вылечим мы его, что Господь нас не оставит. А она… – Голос Елены Игоревны понизился до шепота. – …Она заявила, что убить его нужно, Егора. Или в приют отдать, на смерть мучительную. Мол, так всем легче будет. А теперь скажи мне, кто же из нас с ума сошел: я или она?

Бабкин молчал.

– Так я тебе отвечу, – продолжала Царева тихим голосом, кроме которого ничего больше не было слышно на веранде егоровского дома. – Есть люди, которые и в самом деле с ума сходят. Другие, те, что в здравом уме, вроде тебя, их жалеют. Но они Господом нашим любимы и обласканы им будут после смерти. А есть такие – слышишь меня?! – такие, кто с души сошел. Не с ума, а с души. Потерял душу или продал ее… Вот такой она и была.

– Не судите и не судимы будете, – сказал Макар. – Я ничего не путаю?

– Не смей ерничать, – оборвала его Елена Игоревна. – Грешен человек, да. Но одно дело встретить человека без души и молить Господа за него, а другое – видеть, как он душу, близкую тебе, к страшному греху склоняет. К такому греху, после которого душа сама умирает! Такие люди большую власть над другими имеют, а над слабыми, неверующими – особенно. Слабые сами к ним летят, как мотыльки к огню. Раз – и нету божьей твари.

– Вы боялись, что ваша дочь откажется от Егора, – вдруг поняла Маша.

– Как сделала один раз, – добавил Сергей, тоже неожиданно прозревший. – Такое ведь уже было, правда? Светлана сдала сына в детский дом, но вы забрали его обратно. Точнее, уговорили ее забрать.

Царева помолчала, прикрыв глаза и застыв в полной неподвижности.

– Один раз я смогла Светлану переубедить, – проговорила она наконец, не открывая глаз. – Второй раз не смогла бы. Дьявол ее искушал, нашептывал, а она бы поддалась – потому что слабая, потому что от Бога отворачивается. Вот после второго раза ее уже ничто бы не спасло. Ни ее, ни меня, ни Егора. Отдала бы она мальчика, пожила в свое удовольствие – и убила бы себя. Или так и осталась с душою мертвой жить. Не могла я этого допустить, не могла, не могла…

От ее истового нашептывания Машу бросило в жар.

– Однако кардинальный способ вы выбрали, чтобы оградить дочь от дурного влияния, – не выдержала она. – Неужели нельзя было просто уехать из деревни, Елена Игоревна?