– Я больше не буду, – шепотом пообещал Владик.

– Я знаю, – кивнул Цент. – Еще один звук, и тебя больше не будет.

Некогда территорию завода окружал высокий бетонный забор, но времена свободы и счастья многое изменили к лучшему. Ныне забор в основном состоял из дырок разного калибра, а в одном месте пропал целый участок длиной в сто метров – некие предприимчивые люди выдернули плиты и увезли их в неизвестном направлении. Цент первым проник внутрь сквозь солидный пролом, Владик полез следом и тут же наступил босой ногой на острый край ржавой арматуры. Из глаз брызнули слезы, рот, едва приоткрывшийся для рождения крика, тут же был захлопнут, а для верности Владик зажал его ладонью. Он помнил угрозу Цента, и понимал, что такие типы, как изверг, слов на ветер не бросают. Расправа над гаишником, свидетелем которой стал Владик, окончательно убедила его, что он путешествует в компании зверского маньяка, ценящего чужую жизнь дешевле банки пива. Поэтому программист не издал ни звука, хотя боль была очень сильная, а когда он, склонившись, ощупал ступню, но почувствовал на пальцах кровь. Владику стало дурно – в рану могла попасть грязь, а вместе с ней инфекция. Он хотел сказать об этом Центу, но вовремя понял, что не получит в ответ ни сочувствия, ни помощи. В самом лучшем случае – только злорадство. Пришлось стиснуть зубы и терпеть.

Завод во мраке ночи был тих и ужасен. Огромные ворота в полуразрушенный цех напоминали врата в ад, притом врата служебные. К черному, затянутому тучами, небу поднималась высокая труба. Цент старался ступать неслышно, Владик тоже, но у него плохо получалось. Та арматура, которая попробовала на вкус его ступню, была лишь первой в бесконечной череде источников боли. Каждый шаг нес новые неприятные ощущения. Их рождали щебенка, сухие ветки и осколки стекла, которых было поразительно много. Изо всех сил Владик старался сохранять безмолвие, но иногда боль оказывалась такой неожиданной и сильной, что сквозь стиснутые зубы и сжатые губы наружу вырывался слабый, чуть слышный стон страдания.

– Очкарик, хочешь с локтя по зубам? – спросил Цент.

– Нет!

– Тогда захлопни варежку. Или этим займусь я.

Владик, разумеется, мог бы напомнить Центу, что это именно он лишил его обуви, но делать этого не стал. Ведь Цент это Цент, для него не существует понятия конструктивной критики, он все воспринимает как наезд на себя любимого и реагирует сообразно.

Каждый сгусток тьмы казался Владику монстром, в каждом шорохе он слышал звук шагов приближающегося зомби. Цент тоже дергался, но реже, поскольку у него был автомат и недурственный план отхода: если вурдалаки набросятся, он даст очередь по ногам очкарика, после чего убежит невредимый, пока мертвецы будут пожирать обездвиженного программиста. Владика в свой план он посвящать не стал, как чувствовал, что недалекий айтишник не поймет и не оценит всей его гениальности, а выслушивать очередную порцию нытья не хотелось.

До главных ворот добрались часа через полтора. У Владика на ступнях живого места не осталось, Цент оголодал настолько, что из его утробы неслось несмолкаемое урчание алчущих пищи кишок. Пленительный образ Владика на вертеле все чаще вставал перед глазами Цента. Добыча пропитания в городе, кишащем зомби, была опасным делом, а программист всегда под рукой, можно уединиться в роще на берегу реки, развести костерок, освежевать очкарика, насадить на лом и хорошенько пропечь.

В прежние времена, дня два назад, за воротами мертвого завода начиналась жизнь – там горели огни, мчались автомобили, по тротуарам текли полноводные реки человеческой субстанции. Ныне что по эту сторону ворот, что по ту царил мрак и зловещая тишина. Цент не знал, могут ли зомби видеть в темноте, и это его слегка беспокоило. Если их зрение не лучше человеческого, мрак ночи может послужить надежной маскировкой, если же нет, то у мертвецов появится дополнительное преимущество.

– Очкарик, знаешь этот район? – шепотом спросил Цент, когда они остановились возле здания проходной.

– Нет, – ответил Владик, и не соврал. Район возле завода пользовался дурной славой. Тут проживали те, кого можно было бы назвать рабочим классом, если бы в стране победившей демократии для них осталась хоть какая-то работа. Лишившись возможности выплавлять чугун и собирать трактора, рабочий класс стремительно деградировал, чему немало способствовали доступность спиртного, и масса свободного времени. К тому же в данном районе обитало много цыган, промышлявших гаданием на героиновой гуще. Не отличающийся повышенным чувством самосохранения чужак, рискнувший наведаться в эти палестины в темное время суток, гарантированно находил неприятности в виде сотрясения мозга и вывернутых карманов. И даже днем здесь был велик риск столкнуться с группой нетрезвых молодых людей в мятых спортивных костюмах, несостоявшихся сталеваров и токарей, которые могли вежливо попросить закурить или сразу, без прелюдий, отоварить в челюсть и отнять мобильник. Ясное дело, что Владик обходил этот криминальный район большим кругом. Цент тоже тут бывал редко – в районе заправляла враждебная группировка.

– Найдем магазин, влезем внутрь и затаимся до утра, – озвучил Цент свой план.

– Но ты же хотел найти машину и уехать….

– Ага, найдешь ее в такой темноте. Я думал, тут хотя бы фонари горят. Нет, выждем до утра, там видно будет.

Владик не стал возражать. Напротив, он всей душой желал Центу поскорее оказаться в продуктовом магазине, дабы изверг утолил свой голод и перестал вынашивать каннибальские планы по приготовлению шашлыка из человечины.

Чтобы выйти наружу, пришлось взобраться на крышу проходной, потому что дверь была заперта. Цент и Владик ползком подкрались к краю крыши и изучили оперативную обстановку. Та не радовала. Три неживых тела в спортивных костюмах топтались метрах в двадцати от проходной, еще пятерых Цент разглядел неподалеку. Скорее всего, зомби было больше, но их просто скрывала темнота. Прорваться, теоретически, можно, автомат их не убьет, но хотя бы задержит, но вот куда прорываться-то?

Цент отполз от края крыши, Владик последовал за ним.

– Вот что, – прошептал бывший рэкетир, – сейчас ловить нечего. Будем ждать до утра.