До этого села мы добрались уже в сумерках. Вой и плач, доносившийся из множества домов, сказал нам, что в данном месте всё прошло не так гладко, как в предыдущих. Сложившуюся обстановку разъяснил староста села. Варнаки два дня назад вошли в село и встали на постой с целью переночевать. Всё бы обошлось спокойно, да кому-то из бандитов сладкого захотелось. Полез на дочку одного из Жилиных, а их семья вместе с родственниками пятьдесят две избы в селе занимают.

В общем, когда Якова, который за дочь заступился, убили, то вскинулись остальные его родственники, да и другие сельчане поддержали. Только не готовы были убивать, а каторжане готовы. В результате почти сорок убитых селян, есть и раненые. Пару десятков девок бандиты в отместку за нападение на них попортили, да и жёнкам многим досталось.

Варнаки же поутру забрали всё оружие, которое ночью реквизировали, навалили добра на сани и ушли. Обоз у них большой получился. Почти три десятка саней. Ушли в сторону заимки Салоты, как её называли буряты, или Целоты, как прозвали русские.

С учетом того что во многих домах отпевали покойников, и эта ночь оказалась для отряда нерадостной. Хорошо хоть, в тепле спали. И лошади под крышей ночь провели. Мне вообще повезло. Так как я весь день провёл в головном дозоре, на ночь меня в караул не поставили. Выспался.

С утра к сотнику Головачеву, который контролировал нашу подготовку к отправлению, подошёл один из сельчан – крепко сбитый мужик лет сорока.

– Ваше бродие, дозволь слово сказать.

– Обращайся.

– Ваш бродь, – мужик снял папаху с головы. – Дозволь мне с сыном с вами пойти. Хотим отомстить варнакам. И ещё мужики хотят. Вы не бойтесь, мы обузой не будем. На санях пойдем. Заодно и овса с сеном на прокорм вашим лошадкам возьмём, да и для господ юнкеров хороших продуктов прихватим. Нас два десятка набирается. На десяти санях и пойдем.

Я стоял рядом, слышал весь разговор и увидел, как пропали морщины на лбу командира. Это была отличная для нас новость. Обоз взвода состоял всего из четырех саней. А овса и сена надо было много. По нормам в сутки коню приходилось овса два гарнца, это около шести с половиной литров, да сена шестнадцать фунтов, а это хорошая охапка весом в семь килограммов. Посчитайте, сколько надо только фуража на тридцать пять коней в сутки. В общем, с нашим обозом мы могли продержаться трое, максимум пять суток. При этом даже на пятые сутки риск потери лошадей был почти стопроцентный. А за бандитами мы должны будем, вернее всего, идти по территории, где населения нет. Нет населения, нет фуража для лошадей и продуктов для нас. Так что предложения сельчан было не то что в тему, а спасением для нашей миссии.

– Ваше бродие, вы не бойтесь, – продолжил мужик. – У нас лошадки крепкие. И груз увезут, а если понадобится, и под седлом могут ходить. Можем даже по две запрячь в сани.

«Вот это дело, – думал я про себя, слушая монолог сельчанина. – С таким обозом у нас есть возможность догнать зэчар. Если кто-то думает, что сани будут задерживать передвижение отряда, тот глубоко заблуждается. Ещё в детстве узнал в своём мире от старых настоящих казаков-кавалеристов, друзей моего деда, что всадник на коне едва ли сможет догнать конную повозку или сани, как это мы нередко видим в фильмах. Если только на очень короткой дистанции. А если тележка или сани пароконные (что обычно и бывает), то и вовсе никогда. Не верите? Возьмите тяжеленный рюкзак, килограммов этак на тридцать, взгромоздите его на себя и попытайтесь посоревноваться с товарищем, который тянет за собой такой же груз или даже в два раза больше, но на тележке или санках. Не сомневаюсь, что он оставит вас далеко позади».

– И ещё, ваше бродие, – мужик понизил голос чуть ли не до шепота. – Сельчане слышали, что варнаки между собой гутарили и пшекали, что пойдут по реке Китой до Тункинской долины и Тункинского острога, там у них какой-то важный политкаторжанин сидит из пшеков.

– Расстояние большое? – поинтересовался сотник.

– Вёрст сто пятьдесят будет. Может, чуть больше. Если метели аль пурги не будет, дня за три дойдём, – ответил первый доброволец, почёсывая макушку под папахой.

Сборный отряд выдвинулся через час. Вперёд в головной дозор, как и вчера, Головачев отправил портупей-юнкеров Пляскина, Хорина и меня. Потом взвод, за ним обоз из пятнадцати загруженных саней. Ещё раньше на тройке Головачев отправил посыльного в Иркутск с сообщением о возможном нападении политкаторжан на Тункинский острог. Если подмога и не успеет прийти по тракту через Култук и далее вдоль реки Иркут, то хоть по телеграфу предупредят конвойную команду в остроге.

В Целотах были через два часа. Сделали последний привал в условиях жилья. Варнаки и здесь отметились. Клубничка, видимо, им понравилась. На заимке из сорока домов идейные преступники перепробовали всех симпатичных женщин и девиц. Пополнили обоз и двинулись дальше. Питание «клубникой» сократило временной разрыв между нами на пять-шесть часов. И к нам присоединилось еще трое саней с десятью мстителями. Ночь провели уже на реке Китой, пройдя по ней вёрст тридцать. Бандиты, какие на хрен борцы за свободу после того, что они сотворили, своим обозом пробили хорошую дорогу в снегу.

До острога варнаков за трое суток не догнали, но разницу в расстоянии сократили с двух суток до четырёх часов. Именно через четыре часа наш отряд прибыл к острогу, считая с того момента, как он был захвачен каторжанами. Точнее, по требованию бунтовщиков начальник острога вынужден был расковать и выпустить за стены тюрьмы двадцать семь политических преступников. В случае невыполнения этих требований подошедшая банда обещала спалить посёлок, который вырос вокруг острога, и перебить всех жителей.

Начальник острога – коллежский асессор Никитин, извещённый по телеграфу о тех зверствах, которые сотворили бунтовщики в Александровском централе и Усолье, принял решение выполнить требование бандитов. Выпихнул за ворота даже тех политических, которые выходить не хотели.

– Представляете, господа, – обращаясь больше к сотнику, Никитин рассказывал громко, чтобы слышали стоящие рядом юнкера, – я Брониславу Шварцу, который был одним из организаторов январского восстания в Царстве польском в шестьдесят третьем году, говорю – выходите, господин революционер, за вами друзья прибыли. А тот не хочет. У него через три месяца ссылка заканчивается. Правда, еще один, с кличкой Зюк, выбежал за ворота с радостью. А ему в ссылке находиться всего два месяца оставалось.

– Александр Павлович, о подмоге есть какая-нибудь информация? – спросил начальника острога Головачев.