— О, нет, — раздалось сзади. — Мистер Турчин[2] только первым поставил мортиры на платформы, но блиндировать их не стал. Я же пошел дальше, я дал экипажу такого поезда защиту!
— Скажете тоже, — добродушно усмехнулся инспектор. — Первые бронированные поезда применил фон Гайнау, во время подавления венгерской революции.
— О, нет, — с горячностью, совсем не свойственной для его возраста, воскликнул священник. — Он использовал защищенные вагоны только для десантирования и стрельбы из ручного оружия, а пушек у него не было! К тому же моя конструкция даже обстрел полевых пушек удержать способна. Я совместил австрийский и американский прожекты, значительно их улучшив! Вон, мистер О"Хара, видите на вершине центрального вагона надстройку? Это башня, как на североамериканском «Мониторе». Орудия там, разумеется, гораздо меньше…
— Все эти изменения предсказывал еще российский генерал Милютин несколько лет назад. — Вильк продолжал добродушно усмехаться. — В газетах писали.
— Предсказывал, да не создал, — взвился было отец Игнаций, но тут же осекся, и плюхнулся на сиденье коляски с самым озадаченным выражением лица. — Инспектор, голубчик, да вы никак снова меня поддразниваете?
— Ну разумеется, святой отец, так оно и есть, — окружной околоточный Комарина негромко рассмеялся.
Лицо же священника, за коим я с интересом наблюдал, развернувшись на облучке вполоборота, при этом приняло настолько обиженное выражение… Не знаю даже с чем сравнить… Вот есть такое просторечное выражение, «Надулся как мышь на крупу. Грозен! Сейчас все съест» – так оно, пожалуй, лучше всего подходит для описания.
Смысл этой фразы хотя и безмерно прост, но для людей, не знакомых с жизнью простых селян, лишен смысла. Дело в том, что когда мышь добирается до большого количества круп, то она, надувая щёки, оценивает, сколько зараз сможет перенести крупы в укромное место для пополнения собственных запасов, и отмечая что защёчное пространство у неё совсем невелико, она, горемычная, сильно обижается на свою судьбу. Вот прямо как отец Игнаций, глядя на реакцию которого я тоже не смог удержаться от смеха.
— Ну-ну, не обижайтесь, отче, — добродушно проворчал мистер Вильк. — Вам отлично известно, что все мы высоко ценим ваши таланты инженера.
— Как, — пожилой священник аж подпрыгнул на месте. — Вы опять будете припоминать мне ту историю с велосипедом?!!
Инспектор в ответ только расхохотался.
— Простите, господа, а не просветите ли меня, о чем сейчас, собственно, шла речь, — поинтересовался я.
— Дело в том, — со скорбным лицом произнес отец Игнаций, — что инспектор изобрел велосипед.
— Что? Вы меня разыгрываете, господа? Ведь велосипед изобрел француз Пьер Лалман, — изумился я. — Еще в шестьдесят втором![3]
— А я смог изобрести его второй раз, — хмыкнул мистер Вильк.
— Бог мой, но зачем? К чему вам это светское развлечение?
— Ну, — инспектор смутился. — Верхами я, мистер О"Хара, не очень… Так что прямо-таки совсем. Объезжать же вверенную территорию периодически самому надо. Дабы, получается, бдить, да и подчиненные чтоб не распускались. Вот мне и подумалось, что велосипед подошел бы для путешествия по дорогам наилучшим способом. Он, опять же, овса не просит – уже казне экономия.
— Помилуйте, я пробовал ездить на этом агрегате. Это же мука несусветная! По брусчатке еще куда бы ни шло, но стоит свернуть на грунт, и крутить педали становится весьма и весьма тягостно. Это я уже не говорю о новомодных велосипедах, с большим передним колесом. Один мой знакомец с него упал, так весь разбился и руку сломал. Я на этакую верхотуру, признаюсь, и вовсе залезать не отважился.
— Правильно сделали, я тоже не решился, — кивнул Вильк. — И про то, как тяжело крутить педали на пыльной дороге, это вы тоже верно подметили. Вот я и обратился к отцу Игнацию с просьбой как-то усовершенствовать эту конструкцию. А он мне ответил, что велосипед-де уже изобретен.
— И как же вы вышли из положения, инспектор, — полюбопытствовал я.