— Я… э-э-э… ищу что-нибудь почитать.

— Убирайся к дьяволу…

Он сел на постель и неожиданно закрыл мне рот рукой. Наклонился и заговорил шепотом.

— Пожалуйста, не кричи, — говорил он. — Ты можешь разбудить Кэрри. Это может показаться странным.

Я оттолкнула его руку прочь.

— Это не моя проблема!

Он улыбался и осматривал комнату так, словно все это было какой-то частью игры.

— Я так не думаю, — сказал он.

Я натянула пуховое одеяло до подбородка и попыталась говорить спокойно и рассудительно.

— Брендан, все это возмутительно.

— Ты говоришь о себе и обо мне?

— Между тобой и мной ничего нет.

Он отрицательно покачал головой.

— Ты знаешь, Миранда, однажды я взглянул на тебя. Но второй раз, когда мы спали вместе. Я разделся быстрее тебя и лег в постель. Эту постель. Я лежал на том месте, где сейчас лежишь ты, и наблюдал за тобой. Когда ты расстегивала лифчик, ты отвернулась от меня, будто я не видел тебя обнаженной. А когда ты снова повернулась, на твоем лице была такая милая, едва заметная улыбка. Это было прекрасно. Я задавал себе вопрос, замечал ли кто-нибудь, кроме меня, такое раньше… Вот видишь, я замечаю вещи такие, как эта, и я помню о них.

В этот момент среди всей неразберихи, при всей своей злобе и отчаянии и безысходности, я была способна думать с абсолютно холодной трезвостью, сохраняя здравый ум. Если бы я была влюблена в Брендана, это было бы прекрасно и нежно. Но я не была влюблена в него, я чувствовала физическое отвращение. Я ощущала его так, словно он был паразитом, забравшимся в мою плоть, от которого мне было никак не освободиться.

— Все это возмутительно, — выдавила я. — Вам нужно уехать.

— Да все это не имеет ровным счетом никакого значения, — проговорил он. — Разве ты не слышала, что я сказал? Та твоя затаенная, загадочная улыбка. Я видел ее. Я знаю тебя так, как не знает никто. У нас это общее. Спокойной ночи, Миранда.

На следующее утро, когда я проснулась, мне показалось, что я очнулась от какого-то ужасного сна, и только потом с трудом вспомнила, как он стоял надо мной, что он говорил мне и что это был не сон. Я почувствовала, что мой рот будто набит сухим пухом. У меня болела голова, было ощущение резкой боли за глазами. Я приняла душ, оделась и выпила черный кофе. Никто еще не вставал. Перед уходом на работу я вернулась в спальню. Посмотрела на книжные полки, стараясь определить, предельно концентрируя внимание, было ли что-нибудь сдвинуто на них. Достала старый роман, который мне подарили, когда я была еще девочкой. Это был мой тайник для хранения денег на непредвиденные расходы. Среди страниц в середине книги лежали деньги. Я пересчитала их. Семьдесят пять фунтов. Положила их обратно на место. Пыталась подумать о том, что можно сделать. Вспомнила вдруг, что видела в каком-то фильме. Я оторвала небольшую полоску бумаги длиной в один дюйм и шириной приблизительно четверть дюйма. Закрыв дверь, я вставила бумажку в щель, точно на высоте нижней петли. Когда я уходила, то спросила себя: можно ли жить в таких условиях, когда я должна делать вещи, подобные этой?

Этот вопрос возникал в моем уме весь день, я пыталась отогнать его прочь, но у меня не получалось. Отчасти я жалела, что так поступила, потому что чувствовала, как по моему телу разливается ядовитая коррозионная жидкость, которая пузырится и испаряется, разъедая меня. И что хорошего мне это даст, что бы я ни выяснила? Если бумажка окажется на том месте, куда я ее положила, сможет ли это переубедить меня? Если она окажется на полу, что это докажет? Возможно, Кэрри сбросила ее, когда ходила за моим дезодорантом или решила пропылесосить пол. Но чего же хотела я, чего добивалась? Неужели искала основания стать еще злее и подозрительнее?

Когда я вернулась в пустую квартиру и побежала в свою комнату, я обнаружила то, чего не ожидала. Кусочек бумаги прочно торчал в двери, но сейчас он был на целый фут выше того места, куда я прикрепила его этим утром.