— Отчего же он не объяснил этого вам, когда вы пришли к нему во Флоренции?

— Оттого, что он жил там, скрывая свое прошлое, в особенности от встречавшихся там русских. Сколько бы ни убеждали его, что я не опасен, он не верил — боялся, что я могу выдать его.

— Да, его пугали ваша близость с русским посольством в Риме и знакомство с важными людьми, приезжавшими в Италию из России.

— Ну, вот видите!

— Но все-таки при таком исключительном случае он должен был рассказать вам.

— Он должен был рассказать, как очутились у него часы. Но для этого ему нужно было признаться мне, что он — тот самый Овинский, ученик Симона Конарского, которого разыскивают в России. Действительно, только у ученика Конарского мог быть второй экземпляр часов. Овинский не решился выдать мне себя и замолчал, когда я сказал ему, что мне известно, что часы моей жены работы Симона Конарского.

— И он дал вам унести свои часы и сейчас же поспешил скрыться из Флоренции?

— Да.

— Предпочтя, значит, погубить женщину?

— Нет. Он не подозревал, да и не мог подозревать, что обстоятельства сложились так, как сложились. Он был уверен, что, когда я вернусь домой, все сейчас же объяснится, потому что он-то знал, что графиня никогда не бывала у него и что ее часы при ней. Он не боялся за нее. Он боялся только за себя и бежал. Потом, когда он узнал, что я разошелся с женой, он пытался объяснить мне, писал. Я сам виноват, что не хотел его слушать.

— Виноваты ли?

— Конечно.

— А что, если все это — басня?

Глаза у графа слегка оживились.

— Почему басня? — спросил он.

— Тут слишком много неясного, недоговоренного и невероятного.

— Вам кажется невероятным, что человек, преследуемый всю свою жизнь, побоялся выдать себя?

— Нет, но сделанные им по шаблону его учителя часы должны были быть дороги для него.

— Но учитель-то этот был Симон Конарский. Как же, в самом деле, было ему признаться?

— Такую вещь, как эти часы, берегут в подобных случаях, а не оставляют валяться на столах, на виду. Овинский побоялся открыть свою связь с Симоном Конарским, а между тем явную улику этой связи держал совершенно открыто, так что каждый, вы или другой кто-нибудь, кто пришел бы к нему, мог увидеть ее? Как хотите, тут что-то неясно.