Я следовал за ней по коридору и как можно громче, чтобы заглушить детский плач, объяснял:

— У малыша на лбу шишка. Ничего серьезного, миссис Монтеро, уверяю вас! Вот мы сейчас ему приложим монету, и все пройдет…

Вместе со всей семьей я вошел в комнату, порылся в карманах, нашел монету в двадцать пять центов и приложил ее ко лбу ребенка.

То ли при виде блестящей монеты, то ли оттого, что холодный металл действительно успокоил боль, мальчуган сразу перестал плакать. Мы переглянулись с вдовой и улыбнулись. Тогда проказник Пэпе заревел еще громче.

— И я хочу мо… монету! — захлебывался он.

Девочка тоже начала канючить.

— Ах вы, бесстыдники! — возмутилась мать.

Я засмеялся, нашел у себя еще две монеты и дал им. Они сразу же замолчали и лукаво переглянулись, собираясь выбежать из комнаты.

Но мать крикнула:

— А что надо сказать?

Ребята повернулись и заученно протянули в один голос:

— Спасибо, сэр!..

Женщина посмотрела им вслед, покачала головой и сказала с улыбкой:

— Беда с этими близнецами! Ужасные озорники… Простите, вы не из полиции? Я даже не предложила вам сесть.

— Спасибо, — сказал я. — Нет, нет, я из газеты… Славные у вас ребята! Сколько малышу?

— Да ему всего два годика. Он только очень крупный. А близнецам по пяти лет. И вот так с утра до ночи. Целый день…

— А старше их есть?

— Был. Рамонсито. Ему бы сейчас уже исполнилось восемнадцать, — сказала она с гордостью и добавила просто: — Умер он. Пятнадцать лет, как помер. Да будут с ним милости божьи!

Вдруг она резко повернулась к двери, прислушиваясь к яростному шипению сковородки.

— Ох, простите! Там у меня, кажется, горит ужин! — и, прижимая к себе ребенка, выбежала из комнаты.