Внутри собравшейся открыть рот Алекто все застыло.

— Что ты такое говоришь… Это ведь они, это они тебя заставили так сказать, да?

— Думаешь, та ночь что-то значила? — так же равнодушно продолжил он. — Мне просто было любопытно, каково это… поиметь дочку лорда. И знаешь, ты ничем не отличаешься от деревенских девок…

— Зачем ты это говоришь? Я не верю…

— Не верь. Я же говорил, что ты идиотка.

Алекто затрясло от слез. Она подхватила с пола какой-то черепок и швырнула ему в спину.

— Трус, — Он вздрогнул от удара, но не обернулся. А Алекто уже метнула следующий: — Ты просто жалкий трус. Даже не мог сказать мне это в лицо, — Она опять занесла руку, но тут он вдруг одним рывком вскочил и впечатался в решетку, обхватив прутья, так что их лица оказались совсем рядом, и Алекто отшатнулась.

— Что они с тобой сделали? — прошептала она, и слезы застряли в глазах.

Глаза напротив были абсолютно пусты — цвета холодного пепла: ни зрачков, ни голубой радужки, только бездонная пустота.

И из этих страшных глаз тоже текли слезы.

— Не они. Я сам… Выгорел… Огонь ушла… Помнишь, я говорил, что огонь не прощает измен…

Из ее горла вырвалось рыдание. Алекто схватила стискивающие прутья пальцы и принялась покрывать их судорожными поцелуями.

— Это я. Я во всем виновата. Прости меня, прости.

И так же судорожно принялась целовать его погасшие глаза. Он тоже целовал и тянулся, и сжимал ее щеки в ответ.

— Я не жалею, Алекто, — твердил он между поцелуями, такими же торопливыми, жадными и полными отчаяния, как и ее — ни мига ни о чем не жалею. Если б мне дали выбор, я повторил бы все снова.

— И я, — задыхаясь, бормотала она. — Любимый… единственный… мой.

Он с мучительным стоном оттолкнул ее от себя:

— Нет. Ты что, не понимаешь? Тебе нельзя со мной. Я нищий отброс, который даже свою женщину теперь защитить не может. Ты должна уйти.

— Только если ты пойдешь со мной…

— Я теперь конченый человек, не вспоминай обо мне.