Книги

Тайна императорской канцелярии

22
18
20
22
24
26
28
30

– Но неужели вы думаете, – услышал я в ответ, – что каждый раз, покупая билет игры Бинго, заранее гарантируете себе выигрыш? Если так, то вы, любезный, – законченный… глупец! – зловредно подобрала она соответствующее разговору слово.

– Это мы ещё посмотрим, кто есть кто! – обиженно взвился я. И гарантирую, что расколоть данную загадку смогу в любом случае и при любых обстоятельствах!

Уже обжегшись при первой же поисковой попытке, я, задетый за живое фривольной издёвкой какой-то там соплячки, и в самом деле готов был своротить горы и выпить моря. К сожалению, я из той распространённой в России породы мужчин, которые вначале говорят и делают, а потом уже начинают думать, что наговорили и наделали.

– Ха, – издевательски прозвучало из трубки, – вы, кажется, не слишком отчётливо представляете себе за что берётесь. Впрочем, вольному – воля, прощённому – рай! Буду с нетерпением ждать от вас известий о находках. Запишите на всякий случай мой парижский телефон, поскольку пользоваться этим номером я буду недолго.

– Диктуйте, – скосил я глаз на магнитофон, на всякий случай вновь убедившись в том, что тот исправно мотает плёнку, – уже записываю!

Девушка, чуть картавя, отчеканила длинный номер мобильного и, бросив на прощание игривое «о’ревуар», отключилась.

Немного остыв после столь импульсивного разговора, я назидательно стукнул себя по затылку. Мне, дураку, следовало лишь установить дружеский контакт и прояснить степень осведомлённости француженки. Вместо этого, даже не узнав её имени, ввязался в какой-то глупый, никому не нужный спор. Зачем-то завёл речь о деньгах. А зачем? Отдал бы ей вторую папку с ксерокопиями бесплатно. Всё равно дубликаты? Глядишь в качестве ответного жеста доброй воли и мне бы что-нибудь перепало. Кто знает, какими сведениями в действительности располагает эта французская пигалица!

Вечерний этот разговор я вспоминал ещё не раз, даже прокручивал запись, но постепенно успокоился. Решил, что всё равно какая-то там русскоязычная девчонка из Франции, даже если вновь отыщет того старикана, не сможет провести поиски столь результативно, сколь может в данном вопросе продвинуться коренной россиянин. А в своих потенциальных возможностях я даже не сомневался. Ещё бы! Завзятый грибник, прекрасно ориентирующийся в любом незнакомом лесу, я был абсолютно убеждён в том, что поиски даже столь хитро запрятанного клада мне вполне по плечу. И дело было даже не в том, что меня невольно подзадорила конкурентка из Европы. Сказать честно мне и самому хотелось обогатиться не менее.

В то же время было предельно понятно, что я оказался в том же самом положении, что и Яковлев с Кочубеем полторы сотни лет тому назад. Было ясно одно, клад гренадера где-то лежит. Не менее ясно было и то, что ни в окрестностях Александрии, ни вблизи Цуриково его, скорее всего, не зарывали. Но тогда где же? Эта мысль, буквально въевшись в мои мозги, терзала их не хуже орла, что в своё время лакомился печенью Прометея. Я вставал с этой мыслью, ехал на работу и возвращался обратно, размышляя только о том, где проклятые французы припрятали моё золотишко.

И не только думал. Постепенно мои поначалу слабо структурированные и неконкретные мысли всё же обрели некоторую стройность и направленность. Появилось понимание того, что предмет моих изысканий следует знать гораздо лучше. В один прекрасный момент со всей очевидность стало несомненно, что следует изучить всю Отечественную войну от первого до самого последнего дня! Рассуждения мои базировались на некоторых чисто логических посылах. Первое. Сам господин Семашко, будучи наиболее активным участником производимых поисков, в закладке монет лично не участвовал. Гренадер же, поневоле опасаясь столь рьяного кладоискателя, мог с самого начала сливать тому заведомо неверные или, скажем мягче, слегка недостоверные сведения.

Будь я на его месте, я бы так себя и вёл. Ни в коем случае нельзя было заранее раскрывать карты и прилюдно указывать пальцем на то самое место, где лежали собственноручно припрятанные им денежки. Ведь стоило кому-либо из сопровождавших француза лиц прознать о том, что золото лежит в двух шагах от какого-то придорожного куста, как у гренадера могли начаться большие неприятности. И ему поневоле приходилось вести себя крайне осторожно. Так что весьма возможно, что он изначально насытил и свой рассказ, а заодно и карту некоей недостоверной информацией. И едва я утвердился в этой мысли, как весь мой кладоискательский энтузиазм начал рассыпаться в прах.

– Батюшки светы, – думал я, вновь и вновь перечитывая письмо посланника Панина, – так здесь же могло быть вовсе всё не так, как об это пишет уважаемый граф. Если гренадер в чём-то наврал Семашко, то тот, не будучи после войны в России, мог с чистой совестью передать его враньё слегка пообнищавшему Сапеге. А тот, по простоте душевной ввёл в заблуждение и Панина! Наш атташе в свою очередь сбил с толку главного контрразведчика империи – Бенкендорфа, который затем неправильно ориентировал и Яковлева. В результате случилось всё что случилось. Объект поиска так и остался в земле. И произошло это вовсе не потому, что наши офицеры плохо искали, а потому что в системе основополагающих сведений о спрятанных деньгах изначально присутствовала некая дезинформация. Короче говоря, все наши поиски изначально были обречены на неудачу!

С этой грустной вестью я и направился к Михаилу, ибо носить в себе столь удручающую догадку было просто невыносимо. Не зря же говорится о том, что если разделишь беду с другом, то головной боли становится меньше. Тот к счастью был один, но на лице его выражение так же было весьма грустным.

– Что же ты заранее не позвонил, – заявил он, мне едва увидев меня на пороге, – я бы тебя кое-чем озадачил.

– Что ещё случилось?

Да жена, понимаешь, на вечернем дежурстве осталась, а дома сразу питаться стало нечем.

– Так уж и нечем, – не поверил я, – в твоей-то берлоге? Да если хорошенько покопаться по углам, то у тебя солдата с ружьём можно отыскать.

– Ты уж скажешь! – недовольно сморщился Воркунов, пропуская меня вовнутрь. Сам посмотри, в холодильнике хоть шаром покати!

– Ну и посмотрим, – присел я около старенькой «Бирюсы», – но бьюсь об заклад, у тебя тут еды на маленький банкет.

Пространство его холодильника и в самом деле представляло собой некую охлаждённую пустошь, но кое-где, по углам, можно было отыскать частички былой роскоши. Четверть пакета молока, пара яиц, одинокая сосиска. В самом дальнем уголке отыскался крохотный кусочек сливочного масла и брусочек совершенно окаменевшего сыра.