Я попытался возразить, но она не дала мне произнести и слова.
– Знаю, мой отец против, но я хочу выяснить правду.
– Твой отец? – оторопел я. – А причём здесь он?
– Я слышала, как они с доктором Арольдом обсуждали моё лечение, и оба сошлись на том, что гипноз мог бы мне навредить. Но хуже, чем теперь, вряд ли будет. Загипнотизируйте меня, я настаиваю.
Я стиснул зубы. Интересно, что они там ещё обсуждали без моего ведома. Арольд мог бы и меня пригласить на эту беседу, я как-никак лечащий врач Лиз.
– Доктор Арольд отчасти прав, – подавив вспышку гнева, сказал я, – гипноз может навредить при тяжёлых формах психических расстройств, но, на мой взгляд, это не твой случай. Однако, – поспешил добавить я, увидев, как она загорелась, – я не могу нарушить предписания главного врача.
– Мы никому не скажем, – шепнула Лиз, в глазах читалась мольба. – Пообещайте, что вылечите меня, доктор Ланнэ.
– Даю тебе слово, Лиз, я сделаю для этого всё, что мне под силу, но с гипнозом нам придётся повременить, – сказал я, однако ровно через месяц, воспользовавшись отъездом Арольда на конференцию в Вене, я всё же отважился нарушить запрет и устроил моей пациентке сеанс гипнотерапии.
4. Гипноз
Было утро. С утёса, где мы с Лиз расположились, открывался вид на долину Эндельберг, поделённую надвое голубой лентой реки. Пришла весна. Растаявший снег спускался с гор юркими ручьями и наполнял стремительный поток. Склоны реки были усыпаны проснувшимися после долгой зимы горными деревушками.
Лиз принесла с собой гитару и теперь, откинувшись на спинку плетёного кресла, наигрывала Этюд № 5 Мауро Джулиани**. Полосатые тени от повислых ветвей соседней лиственницы колыхались на её сосредоточенном лице и грациозной шее и подчёркивали изящную линию ключиц. Лиз так старалась правильно проиграть пассаж, словно от этого зависело что-то очень важное. Она сбивалась и начинала заново, усердно перебирая пальчиками упругие струны. Шум реки внизу вторил тревожным аккордам. Переклики беркута вплетались в быструю мелодию звонким клёкотом. Лиз спешила. Спешила проиграть пассаж. Спешила жить. И этим утром, как никогда, я видел её готовность к новой жизни.
Арольд отбыл на конференцию на рассвете, а ещё через полчаса, не дожидаясь одиннадцати, ко мне заглянула Лиз и заговорщически шепнула:
– Доктор Ланнэ, давайте пройдёмся.
Вряд ли бы нам подвернулся более выгодный случай: надзиратель отсутствовал, а Лиз находилась в стадии ремиссии вот уже три недели.
С наступлением весны мы нередко гуляли с ней по лесу. Я всё чаще предпочитал проводить беседы с моими пациентами на свежем воздухе, нежели в закрытом помещении, и вскоре нашёл подходящее место, тихое и уединённое, на вершине утёса. Два плетёных кресла и столик заменяли мне привычную обстановку кабинета. Мои подопечные оценили эту придумку – здесь, в лесу, они переставали чувствовать себя пациентами и раскрывались куда больше.
Однако доктор Арольд лишь скептически приподнял бровь, когда я забирал старую садовую мебель с чердака клиники и объяснял ему, для чего она мне понадобилась. «И чему только нынче учат в университетах?» – проворчал он в ответ на мои разъяснения. Но что мне до него? Меня больше волновало мнение моих пациентов и, в особенности, Лиз. Она пришла в полный восторг, когда я впервые показал ей мой новый импровизированный кабинет под сенью деревьев. Теперь она всегда хотела проводить сеансы психоанализа исключительно на свежем воздухе.
– Доктор, вам кто-нибудь говорил, что вы похожи на Джэка Лондона? – вдруг сказала Лиз, отложив гитару.
– Правда? – удивился я, пытаясь воссоздать в памяти физиономию американского писателя, и понял, что, прочтя столько его книг, не имею понятия, как он выглядит.
– Да. У вас такой же открытый взгляд и волевой подбородок, – ответила она совершенно серьёзно.
– Никогда бы не подумал, что моему подбородку можно дать такое определение. Я бы назвал его просто выступающим, – засмеялся я, хотя, не скрою, мне было лестно получить комплемент от Лиз.