Книги

Танго втроём. Неудобная любовь

22
18
20
22
24
26
28
30

Савелий переступил еще на шаг, повернул кисть правой руки вокруг своей оси, но «три» сказать не успел. Мощно оттолкнувшись от земли, резко разжавшейся стальной пружиной волк взметнулся вверх и, распластавшись в прыжке, рванулся к шее Савелия, но промахнулся. Метнувшись в сторону, Кряжин отступил на какие-то полшага, и тяжёлая, железная цепь со свистом перепоясала волка.

Огненный обруч боли разорвал тело волка на две половины, Капкан, захрипев, на какой-то миг потерял равновесие и, упав в пыль, стал судорожно ловить ртом воздух. Не давая противнику подняться на ноги, Кряжин бросился на Капкана сверху и, скинув вторую половину цепи с запястья, в один момент намертво обмотал её вокруг волчьего горла. Глядя в глаза хозяина безумным взглядом, волк крутанул головой и, схватив ненавистную руку, что есть силы впился в неё клыками.

Заметив на своей руке тонкую струйку брызнувшей крови, Савелий озверело зарычал и, наклонившись над мордой волка, стал затягивать на нём железную петлю.

— Три! — сипло выдавил он, и на его малиновой от напряжения шее выступили бугры пульсирующих вен.

Толстая, железная цепь неумолимо сжималась вокруг стоящей дыбом, перепачканной кровью шерсти горла волка, и в глазах Савелия Капкан ясно видел свою смерть. Выкатив от напряжения белки, он разжал зубы и, душераздирающе захрипев, беспомощно зацарапал по воздуху лапами. Стараясь дотянуться до кровоточащей руки языком, Капкан сипло хрипел, и на радужной оболочке его глаз постепенно появлялась мутная белёсая пелена.

— Ты опоздал, падаль, «три» уже было. — Взглянув в кричащие от боли и страха глаза, Савелий последний раз рванул цепь в разные стороны и услышал, как раздался сухой треск.

Вздрогнув всем телом, Капкан внезапно обмяк и, непонимающе глянув на хозяина, мешком повалился в пыль. Уронив голову набок, он так и застыл, уставив в ярко-синюю высь чистого майского неба один глаз. Криво усмехнувшись вишнёвой рамкой губ, Кряжин посмотрел в этот глаз и увидел, как, наслаиваясь одна на другую, на жёлто-зелёной роговице появляются тусклые матовые плёночки. Стекленея, глаз становился похожим на крупную лаковую пуговицу.

Оттолкнув от себя тяжелое тело ещё несколько минут назад живого волка, Кряжин медленно поднялся на ноги и, бросив теперь уже ненужную цепь в сторону, пнул труп зверя мыском кирзового сапога. Не обращая внимания на промокший от крови рукав, Савелий распрямился во весь свой двухметровый рост и победно расправил плечи. Пока он жив, в доме будет только один хозяин — он, и горе тому, кто посмеет пойти поперёк его воли.

* * *

— Да как же это так, батюшка, невенчанными-то? — Прижав к губам кончик парадного шерстяного платка, Анна с испугом взглянула на отца Валерия, и её лицо приняло просительно-жалобное выражение.

— Ты, Анна, видно, не в своём уме, раз пришла просить о таком, — раскатисто играя басами, укоризненно качнул головой тот.

Поправив длинный блестящий локон волос, отец Валерий удивлённо посмотрел на маленькую худенькую женщину с плетёной корзиной в руках. Покрытые тонким белоснежным полотном домашней выделки, ещё тёплые куриные яйца, отливающее влажным розоватым блеском сало и крохотные пирожки с капустой наполняли корзинку доверху, весьма ощутимо оттягивая руку щедрой дарительницы. Запах свежего, в прожилках, сала, обильно нашпигованного чесноком и покрытого слоем перца, ударял в голову похлеще любой самогонки, но то, о чём просила Кряжина, выходило за рамки возможного и невозможного. Тяжело вздыхая и претерпевая поистине адовы муки, отец Валерий с усилием отводил взгляд от соблазнительного гостинца, но его нос, вдыхая вкусные запахи, усиленно проверял своего хозяина на прочность.

— Помилосердствуй, батюшка, ведь один у меня сынок, Кирюша, — пытаясь зацепиться за ускользающий взгляд отца Валерия, с надеждой проговорила Анна.

Стараясь избежать соблазна, отец Валерий отвернулся и строго посмотрел в высокое майское небо. Нет, положительно, Анна тронулась умом, если решилась просить о таком.

— Ты хоть понимаешь, что говоришь? — Брови батюшки грозно сошлись на переносице, и чёрные пронзительные уголья глаз заглянули в самую душу несчастной просительницы. — Пятое мая будет Страстной субботой! Какое может быть венчание, когда мир третьи сутки без Бога живёт? Вот через неделю, на Красную Горку — добро, а сейчас даже и не думай, греха на душу брать не стану. — С сожалением покосившись на переполненную корзинку, отец Валерий повёл плечами и, давая понять, что вопрос с венчанием — дело решённое, с интересом взглянул на худенькую соседку. — Слышь, Анна Фёдоровна, а чего это молодым вдруг приспичило венчаться именно в Страстницу, лучше дня не смогли найти?

— Когда в загс документы подавали, на Красную Горку и получалось, хотелось, чтобы всё как у людей, — с горечью произнесла она. Поняв, что никакими посулами батюшку уговорить не удастся, тяжело вздохнув, Анна сняла с локтя корзину и, поставив её на лавочку, понуро опустила плечи. — Всё у нас было хорошо да гладко, пока недели две тому назад к Голубикиным не приехал из Москвы Михаил…

— Марья, где ты есть-то? — тщательно оббив с ботинок грязь, Крамской скинул с плеч пальто и, проведя ладонью по аккуратно зачёсанным к затылку волосам, широко улыбнулся.

— Мишенька, ты?! — Сорвавшись с места, Анастасия Викторовна кинулась навстречу брату и, обняв за шею, звонко поцеловала в замёрзшую щёку. — Вот радость-то, проходи, погрейся, на дворе конец апреля, а весной и не пахнет.

— Что, не ждали? — засунув ноги в тёплые тапочки, Михаил прошел на кухню следом за сестрой и, как в детстве, стянув с разделочной доски кусочек моркови, незаметно убрал его за щёку.

— Не таскай куски, скоро вечерять будем, — не поворачивая головы, проговорила Анастасия, — и что вы, мужики, за народ такой: тебе уж через год пятьдесят, седина вовсю, а ты всё кусочничаешь.

— Ну во-первых, не через год, а через два, — деловито уточнил Крамской, — а во-вторых, у тебя что, глаза на затылке? — Поняв, что его конспирация рассекречена, Михаил решил перейти на легальное положение и, перестав прятаться, с удовольствием захрустел изъятой морковкой. — Тась, а где все?