Прижавшись к спинке стула, Марья застыла каменным изваянием и помертвевшими глазами уставилась на часы. Этого просто не могло быть. Обычно неподвижная, сейчас минутная стрелка двигалась буквально на глазах. Плавно заваливаясь набок, она тянулась к тоненькой отсечке и, преодолевая преграду, в знак своей победы, оповещала оцепеневшую Марью сухим щелчком.
Заливая город тёмным тягучим гудроном, на дома опускалась длинная мартовская ночь, а Марья, прижавшись лбом к холодному стеклу окна, прислушивалась к редким сухим щелчкам секундной стрелки и, силилась пробиться сквозь ватную пустоту безнадёжного одиночества, никак не могла поверить в то, что последняя точка была поставлена не ей.
— Дарья Еремеевна, мы с Ириной Павловной вынуждены пробыть несколько дней в отъезде. — Не доходя двух шагов до дворничихи в замызганном фартуке, невысокий пожилой мужчина в светлом плаще остановился и натянуто улыбнулся. — У меня будет к вам небольшая просьба. Пока нас нет, вы уж не сочтите за труд проследить за квартирой, чтоб, не дай бог, чего не случилось! — Символически сплюнув через левое плечо, мужчина переложил шикарные кожаные перчатки из одной руки в другую, и его вымученная улыбка стала чуть шире.
— Отчего ж не приглянуть? — Тяжело повиснув на черенке внушительной метлы, Гранина доброжелательно улыбнулась, и, растопырившись в разные стороны, прочные берёзовые прутья шаркнули по асфальту. — Я, Пал Саныч, всех туточки знаю, чай, не первый год за здешними жильцами прибираю, так что уж вы не волнуйтесь, всё будет в порядочке.
Скривившись, как от горькой пилюли, Лорх с негодованием поджал уголки губ. Его благородные, можно сказать, царские имя и отчество, панибратски урезанные этим пугалом в заляпанной одежде чуть ли не вдвое, прозвучали как кличка, которая была бы под стать какому-нибудь работяге из-за станка, а не второму секретарю горкома партии. Приподняв свой узенький лисий подбородок, Павел Александрович выдержал паузу, давая понять, что бестактность обслуги не осталась незамеченной, почти не разжимая губ, высокомерно процедил:
— Да уж, уважаемая, займитесь, поддерживать порядок — ваша прямая обязанность. Вам за это государство платит деньги.
Коснувшись перчатками края шляпы, не дожидаясь реакции на свои слова, Лорх развернулся на каблуках и быстрыми шагами направился к служебной «Волге».
— Пфуй! — возмущённо выпустив через щёки воздух, Гранина с силой надавила на метлу, и та громко хрустнула.
Что ни говори, а прежние жильцы были не чета нынешним. Бывало, праздник не праздник, а не обидят: то денег дадут, то какое пальтишко или плащик с барского плеча кинут, да и вещи-то все были, почитай что, новёхонькие, таких в магазинах не сыщешь…
— Что, Еремеевна, новые-то тебя не сильно жалуют? — дышавшая воздухом у дверей своего подъезда, слышавшая весь разговор до единого слова, Тамара Капитоновна подошла к Граниной и, не отрывая глаз от отъезжающей чёрной «Волги», неодобрительно выдохнула.
— Куда уж нам, — голос Еремеевны обиженно надломился, — нача-а-альство! Деньгами попрекает, а сам сроду ни копейки не дал. Зарплату тебе, говорит, государство положило приличную…
— Да, Мишка-покойник, который в этой квартире до них жил, тот проще был. — Причмокнув, Тамара Капитоновна достала из-за отворота плаща отутюженный носовой платочек и, прикладывая его к слезящимся от ветра глазам, несколько раз едва слышно шмыгнула носом.
— Хороший Михаил Виктории человек был, справедливый, никогда зазря не обидит, не то что
— Он-то — ничего, а вот его Наташка — штучка ещё та была, прямо, куда деться, дворянских кровей, да и только, — строго прервала причитания Граниной Тамара Капитоновна. — Бывало, идёт, в твою сторону головы не повернёт. Нос задерёт, глаза закатит — аж распирает её от важности, словно опару в кастрюле.
— Она своё получила. — Махнув рукой в брезентовой рукавице, Дарья Еремеевна провела сверху вниз по отполированной за многие годы ручке метлы. — Как Викторыча не стало, так с неё гонор-то быстро сполз. Когда ей велели выкатываться из казённой кватеры, с ней чуть удар не приключился. Сначала всё кипятилась, руками размахивала, обещала нажалиться куда следует, а потом — ничего, поутихла. А когда дело до переезда дошло, и вовсе хвост поджала.
— Ну да, она же думала, что её в память о Михаиле пальцем тронуть не посмеют, — едко прибавила Тамара.
— Как же, как же, помню я эту историю, всё у меня на глазах вышло. — При воспоминании о чудесном событии полуторагодовалой давности Гранина довольно улыбнулась, и от уголков её глаз поползли тонкие лучики частых морщинок. — Ей тогда предлагали одну кватеру за другой, а она, как королевишна, всё ковырялась, думала, как бы не продешевить: то метро далеко, то соседи — рвань подзаборная, то районишко захудалый, то под самыми окнами — дорога.
— И что бабе бы остановиться! — с пониманием поддакнула Тамара.
— Вот именно! — по мере приближения к развязке распаляясь всё больше и больше, входила в азарт Еремеевна. — Довыбиралась на свою голову, чуть в коммуналку не угодила. Хорошо ещё, что вовремя одумалась и на подселение согласилась, оно, вроде как и коммуналка, но всё ж не обчая.
— А она думала, за ней до конца жизни бегать станут. Больно она кому нужна! — Злорадно пожевав губами, Капитоновна убрала под платок выбившиеся на висках пряди. — Ничего, ей и этого за глаза хватит. Все они одним миром мазаны, эти-то. — Закатив глаза к небу, она глубокомысленно повела бровями. — Небось Крамской не сиротой её оставил, проживёт как-нибудь, почище нас всех.