В жаркую пору дня квартиранты казака Яицкого отдавались увлекательному труду — совместно редактировали составленное Буховцевым «Руководство по употреблению педали при игре на фортепьяно». Но перед закатом солнца, как правило, выезжали на прогулку верхом.
Красочное, полное юмора описание одной из таких поездок дошло до нас в письме к Петру Ильичу от 28 июня.
«Его (Буховцева. —
Усаживание на лошадь представляет некоторые затруднения, хотя я и сажусь сравнительно с Буховцевым довольно свободно и без подставки, но все-таки во время прогулки избегаю слезать с лошади — из предосторожности…
Вчера мы ездили по другой дороге. Выехали из дома и, завернув в переулок, наткнулись на маленький ручеек. Ручеек этот такой ширины, что ребенок может через него перешагнуть, скорее это лужа…
…Я уверял, что переехать его очень легко, мой спутник говорил, что осторожность не мешает… Было место, где он находил, что переехать не опасно — близ забора, но, к несчастью, этому препятствовал сам забор, в который лошади пришлось бы при переезде упереться. Наконец, я показал пример неустрашимости, — переехал и Ал. Ник., предварительно поездив взад и вперед по берегу ручейка… решился последовать за мной.
(Как видите, мы обладаем различными качествами: я отличаюсь отвагой, решительностью, пренебрежением опасностями, он же, напротив того, предусмотрительностью, осторожностью, рассудительностью.)
Преодолев первую опасность, мы поехали дальше.
«Ведь вот, если бы Васька вздумал на ручье прыгнуть, мне бы пришлось непременно свалиться». Только что были произнесены эти слова, как из-за подворотни выскочили две собаки и начали лаять. «Они Ваську за хвост хватают! — в испуге восклицал Ал. Ник. — То направо, то налево, ведь он может брыкнуться, вот я и чебурахнусь!» Проехали и собак. При выезде из Ессентуков надо ехать в гору. Поднялись. У Васьки как будто ослабла подпруга, Ал. Ник., не слезая, ее подтянул. Тогда возник вопрос: не произведет ли это дурного действия на Ваську. Обратились к эксперту, пастуху… не туга ли подпруга? Ответил: «Туга, туга», — а на вопрос: если ее немного отпустить, не свалится ли седло? — говорил: «Может свалиться». Между тем целый гурт надвигался на нас, и коровы загородили дорогу. Эта опасность была велика, но представлялась более легкой… ибо коровы скоро разойдутся по своим домам и на возвратном пути нам не попадутся, между тем как собаки, ручей и, что всего ужаснее, гора, с которой теперь придется спускаться, встретятся нам и на обратном пути. Мимо коров проехали благополучно и вскоре повернули домой. Приближалась гора! «Знаете что, Сергей Иванович, сядем лучше на телегу, вон казаки едут на волах». — «Надо быть храбрым, Ал. Ник., и не терять присутствия духа. Вы меня пустите вперед, да не поезжайте слишком близко от меня, а то можете наехать на мою лошадь». — «А не лучше ли сойти с горы пешком?» — «Уверяю вас, Ал. Ник., что нет никакой опасности». Съехав с пригорка, я оглянулся и увидел наверху Ал. Ник., при помощи цыгана слезавшего с лошади. Взяв ее под уздцы, он стал сходить с горы. Переправившись через мост, мы остановились. «Ну, теперь вам нужно садиться, Ал. Ник.» — «А вон едет мужик, он меня посадит». Действительно, на мост въезжала телега. «Вот тебе раз!» — воскликнул вдруг Ал. Ник. «Что такое?» — «Да это не мужик, а баба. Я так сделаю; подведу Ваську к забору, сам влезу на плетень, а оттуда уж на седло». — «Да ведь на плетень-то еще труднее влезть, чем на лошадь»… Попытка не удалась. «Смотрите, вон камень, с него сразу влезете». На этот раз… Ал. Ник. очутился наконец в седле. «Однако, как я ловко вскочил», — сказал он. Поехали далее. Собаки опять выскочили и полаяли. «На ту ли мы дорогу попали?» Проходят бабы. «Выедем тут на шоссе?» — «Выедете», — отвечают бабы. «А ручья там не будет?» — кричит им вдогонку Ал. Ник. «Нет, и ручей будет… Да вы проезжайте немножко дальше, там через ручей и мост будет…» — «И крепкий?» — спрашивает Ал. Ник. «Крепкий, мост хороший…» Через две минуты мы были дома, усталые и взволнованные случившимися с нами событиями. Попили молока и легли спать».
В июле Сергей Иванович, расставшись с Буховцевым, переселился в Кисловодск.
И тут, как бы желая проверить стойкость и выдержку, какие, наверно, потребуются на новом поприще от молодого директора, он предпринял вместе с московскими профессорами Иванюковым и Максимом Ковалевским трехнедельное путешествие в самое сердце Кавказа, к подножию Эльбруса и дальше, в не тронутые цивилизацией долины и ущелья горной Сванетии.
Небеса к путникам не были слишком благосклонными, у подходов к перевалу в ожидании перемены погоды пришлось задержаться на несколько дней в Урусбиевском ауле. И здесь из уст одного из лучших знатоков старокавказского фольклора, князя Измаила Урусбиева, Танеев записал 20 песен горских татар, сопроводив песни обстоятельными пояснениями и описанием музыкальных инструментов.
«Однажды, — вспоминают путешественники, — в дождливый вечер князь играл на кобузе, а С. И. Танеев переводил его игру на ноты. В комнату входил всякий желавший послушать музыку; к концу вечера набралось человек до сорока; слушатели с любопытством и недоумением смотрели на нотные знаки и приходили в неописанное изумление и восторг, когда Сергей Иванович напевал по записанным им нотам только что сыгранную князем мелодию».
Исследование Танеева «О музыке горских татар» было первым в музыковедении опытом записи песен Кавказа на строго научной основе. Заметка Танеева о кавказской музыке была опубликована в 1886 году в. «Вестнике Европы». Наблюдения М. Ковалевского над правовыми и семейными отношениями горских народов вошли составной частью в его капитальную работу о семье и собственности, на которую ссылается Ф. Энгельс в «Происхождении семьи, частной собственности и государства».
Дальнейший путь по крутым, обрывистым козьим тропам через глетчеры и скалистые гребни, мимо дымящихся пропастей и провалов потребовал от путешественников огромного напряжения, был не только труден, но временами страшен.
В густеющих сумерках спускались с перевала. Мимо с головокружительной быстротой неслись разорванные хлопья тумана, задевая лицо влажным крылом. Слева в глубокой расщелине голодным зверем ревела, ворочая камни, невидимая река. Веяло оттуда лютым холодом.
— Ого! — усмехнулся Сергей Иванович. — Эта дорога, наверно, прямо в преисподнюю!..
Ночевки возле костров в промокнувших насквозь бурках, переход горных речек вброд по пояс в ледяной воде — все это с годами, вероятно, пагубно сказалось на здоровье композитора.
Но пока, вернувшись в Москву, он был преисполнен энергии и свежих сил.
Глубоко ошибались те из московских друзей Танеева, кто смотрел на эксцентрическое путешествие как на попытку молодого директора отгородиться на время новизной ярких впечатлений от раздумий и тревог, связанных с предстоящей трудной задачей.