— Здесь и ждет нас, — сказал Банерджи.

— Хорошо. Я хочу кое-что опробовать.

— А без доктора не получится? — усмехнулся полицейский.

Андреа небрежно пожала плечами:

— Доктор — на всякий пожарный. Не хочу, чтоб этот тип загнулся раньше времени… Кстати, как он там?

Банерджи закатил глаза:

— Упрямый, гад! Не колется. Думаю, еще не совсем понимает, к чему дело идет.

Комнаты для допросов находились во втором подвальном этаже. В лифте тихо пели «Битлз».

Банерджи подпевал.

— Послушай, — сказала Андреа, — я хотела спросить… Ты с ФБР уже разговаривал?

— Еще нет.

Андреа довольно хмыкнула.

— Значит, они пока не в курсе.

— Об Аваде им, конечно, известно. Протоколы его допросов мы шлем ФБР каждый день. А про Фариса никто не проболтался, я почти уверен.

Как проверенный друг, Банерджи имел право знать больше, чем остальные.

— Что он на самом деле Муссави, по отпечаткам пальцев уже установил и наш отдел, — сказал он. — Я торможу тем, что предлагаю получить признания от него, кто он такой. Потом информация неизбежно растечется по отделам и пойдет дальше по инстанциям. На этом мои возможности будут исчерпаны. Заключенного придется передать ФБР — и они снимут все сливки.

— Стало быть, время поджимает?

— Да, со временем у нас плохо.

Оба отлично понимали, что лучший шанс получить максимум сведений от Хакима — пока он в юрисдикции малайской полиции. После разрушения башен Международного торгового центра ЦРУ и военная разведка сбросили бархатные перчатки и заработали со средневековой жестокостью. Недопустимое при допросах сузилось до формулы: «отъятие органов». Иными словами, если руки-ноги и прочие подробности анатомии остались на месте, то и никакой пытки не было. Однако идиотский прокол в Абу Гребе — ставшие достоянием прессы фотографии пыток — так напугал американских политиков, что они дали задний ход. Отныне на любой допрос «с пристрастием» требовалось специальное разрешение. Разрешение приходилось каждый раз выбивать с непомерными усилиями и удручающими затратами времени и энергии. По мнению Андреа, это было форменное безобразие.

Никому не хотелось ставить на кон свою карьеру, давая письменное согласие на то, чтобы подозреваемому прищемляли дверью яйца.