Когда они вдвоем вошли в помещение, Макаров достал папиросу из найденной им пачки и закурил. Дурдыев отсыпал на ладонь специальный табак-нас из пустой тыковки и бросил себе под язык. Некоторое время они молчали.

— Слушай, Дурдыев, — заговорил, наконец, Макаров. — Ты в горы часто ездишь?

Старик помолчал, подумал и ответил:

— Ездил в горы. Пять раз, десять раз, не помню.

— А весной ездил? — оживился Макаров, потирая по привычке переносицу.

Старик снова задумался. Он словно ждал от Макарова какого-то подвоха.

— Ездил и весной, — ответил он. — Баранту в горы гонял.

— А как ездил?

Старик недовольно насупился: «Вот еще пристал, ей-богу, — вероятно, думал он. — И чего ему надо?»

— Подойди-ка сюда, папаша, — подозвал его к столу Макаров. — Вот смотри, здесь такир, а здесь горы. Ты по какой дороге в горы ездил?

Дурдыев положил свой заскорузлый черный палец на бумагу и повел им по холмам, шедшим вдоль трассы.

— Вот здесь ездил, начальник. Сначала Ак-Джар, потом Ак-Косшар, до колодца Узун-Хайрачек, а тут уже горы.

— Правильно, — обрадовался Макаров. — Я же им, чертям, так и говорил, трасса должна в другом месте проходить.

Под «ними» он подразумевал своих невидимых противников — авторов старого проекта.

На радостях он предложил старику чаю. Дурдыев отказался.

Он немного потоптался, переминаясь с ноги на ногу, и неожиданно спросил:

— Ты письмо привез, начальник? Из Ашхабада? Для Дурсун?

Макаров удивленно поднял глаза. Письмо лежало на столе. Но при чем тут Дурдыев?

— Это же для Дурсун письмо, — ответил он. — Для девушки какой-то.

— Дурсун моя жена, — потупился старик. — Давай письмо сюда. Передам.