Но больше всего бед натворила та бомба, из-за взрыва которой рухнули мачты, была снесена половина мостика и вдребезги разбиты спасательные шлюпки. Никто не знал точно, сколько человек и кого именно взрывом этой бомбы убило и выбросило за борт. Многие бросались за борт сами, особенно когда пробило паропровод, и белое облако со свистом вырывающегося пара смешалось с клубами черно-белого дыма завесы и бурого дыма бушующего под мостиком пожара. Когда же стали уточнять потери, выяснилось то, что Брашкис до конца своих дней считал самым страшным воспоминанием войны.
В числе полутора тысяч эвакуируемых и раненых на «Даугаве» находилось пятнадцать курсантов училища имени Фрунзе. Совсем мальчишки. Они стояли, сгрудившись у шлюпбалок левого борта, что-то оживленно обсуждая, задрав вверх головы, следя за кружащими на небольшой высоте пикировщиками. Врыв бомбы, обрушивший шлюпки левого борта и тяжело накренивший судно, убил и унес за борт четырнадцать из этих мальчишек. Уцелел один. Как он уцелел, не знал никто, даже он сам. Бледный, с трясущимися губами, потрясенный мгновенной гибелью всех своих товарищей, он был близок к безумию. А на палубе чумовым вихрем нарастала паника. Люди вопили, выли, рычали, катались в истерике, лупили друг друга, бились о палубу, бросались за борт, пронзительно визжали женщины, прижимая к себе детей, многие из которых были ранены и истекали кровью.
«Бери винтовку,— приказал Брашкис уцелевшему курсанту. - Некогда сейчас раскисать! Видишь, что творится на палубе? Если паника не прекратится, погибнем все. Спустись в твиндеки к раненым. Объяви им, чтобы никто не двигался с места. Скажи им, что получил приказ стрелять в случае неподчинения, и стреляй в каждого, кто не подчинится!» Подтянувшийся курсант, заметно успокоившись, ринулся выполнять приказ. Лучший способ успокоить людей — это их чем-то занять. Но остальных на палубе занять было уже нечем, кроме как угрозой расстрела на месте...
Наконец наступила спасительная ночь. Спасительная от авиации, но не от мин и подводных лодок, хотя Брашкис надеялся, что малая осадка «Даугавы» позволит ей избежать мин, а что касается подводных лодок, то капитан «Даугавы», в отличие от большинства своих коллег, не верил, что противник развернул в Финском заливе так уж много подводных лодок. Пара финских, пара немецких — не больше. Театр не тот. Мелко, тесно. Но торпеда? Или это галлюцинация, массовая галлюцинация, что так часто случается на море под стрессом даже в период мирного времени. Неся на себе более двухсот пробоин, «Даугава» приближалась к Гогланду, не зная, что испытания предыдущего дня обессмертят имя старого парохода уже хотя бы за то, что он уцелел и спас более тысячи человеческих жизней.
Построенная в 1891 году в Швеции, «Даугава» сначала носила имя «Любовь», а затем была переименована в «Веру» и была приписана к Рижскому порту. Сравнительно большой транспорт водоизмещением 1428 тонн и машиной в 600 лошадиных сил не мог не обратить на себя внимание командования флотом в дни первой мировой войны, и в июле 1915 года «Вера» была мобилизована, начав уныло-тяжкую службу военного транспорта в кишащем минами Финском заливе. Вместе с другими кораблями Балтийского флота «Вере» пришлось пережить все революционные бури и прорыв из Гельсингфорса в Кронштадт сквозь льды Финского залива в 1918 году. В июле 1918 года судно переименовали в «Федерацию», и оно, первым из советских торговых судов, вышло в заграничное плавание в порты Дании и Швеции. Судно вышло в море 11 ноября 1918 года, а в феврале 1919 года «Федерация» пришла в Стокгольм. На судне не успели отдать якорь, как на палубе появился отряд шведской королевской полиции, объявившей, что судно конфискуется, поскольку является незаконно присвоенной советским правительством чужой собственностью. Экипаж был свезен на берег и интернирован, а судно передали Латвийской республике, где оно и было переименовано в «Даугаву».
После аннексии Прибалтики в 1940 году «Даугава» вместе с другими судами торгового флота Латвии была передана в распоряжение НКМФ. С начала войны «Даугава» совершила уже не один рейс под бомбежками и обстрелами, с врывающимся холодным ветерком сквозь разбитые стекла штурманской рубки, освежающим разгоряченные лица вахтенных, стала самым памятным в истории старым пароходом, которому, в отличие от сотен других, суждено было пережить войну и дожить до 1956 года.
«Даугава» продолжала идти через ночь. Пассажиры на палубе успокоились, где-то внизу, в трюмах и на твиндеках стонали, метались и бредили раненые, метались врачи и медсестры с безумными от бессонницы и пережитого глазами, плакали эвакуируемые дети, многие из которых были ранены, обожжены, контужены, ушиблены и обварены. Рыдали и причитали матери, потерявшие своих детей. Погибшие были сложены под брезентом на палубе, а судьба остальных находилась в руках капитана Брашкиса. Эти руки сжимали латунные рукоятки машинного телеграфа, готовые в любую секунду тем или иным маневром уйти от очередной опасности. Сжав зубы, подставив исцарапанное осколками стекла и дерева лицо под прохладный ветер ночного залива, Брашкис упорно продолжал вести свой избитый и искалеченный пароход к Ленинграду.
25 августа 1941, 02:05
Старший лейтенант Матиясевич, старпом подводной лодки «Лембит», и командир лодки, капитан-лейтенант Полещук, настороженно глядели в сине-черную мглу балтийской ночи. Лодка шла в позиционном положении, возвращаясь в Таллинн из своего первого боевого похода. Связи с базой не было уже давно. Какая-то финская, а может, и немецкая станция в Або заглушала все частоты радиосвязи, видимо, очень хорошо известные противнику. Никто на лодке не знал, в чьих руках находится Таллинн, оставлен он или нет. Но идти больше было некуда, поэтому шли в Таллинн. Матиясевич вздохнул, вспомнив, как он стал подводником. Еще год назад он бы сам не поверил, если бы ему кто- нибудь предсказал старпомство на подводной лодке, да еще в военное время.
Всю свою жизнь Матиясевич прослужил на судах торгового флота, прошел путь от матроса до капитана, избороздив при этом, как говорится, все моря и океаны. Профессиональный моряк, он любил свое дело и не мыслил себя ни на каком другом поприще. Ему шел уже тридцать шестой год, когда его неожиданно мобилизовали, присвоили звание старшего лейтенанта и направили на Высшие специальные классы командиров подводных лодок. Ошеломленный моряк, который в своих будущих мемуарах честно напишет, что он совсем не радовался подобной перемене в своей жизни, не мог понять, чем вызвано то, что его, опытного капитана торгового флота, человека гигантского роста, мало подходящего для подводных лодок, и, прямо скажем, не такого уж молодого, вдруг отобрали в качестве кандидата в подводники.
А дело объяснялось довольно просто. Дело в том, что Германия, готовясь, как известно, захватить весь мир, имела к началу войны в боевой готовности 49 подводных лодок. Империалисты США и Англии, вынашивая такие же, как и Германия, планы, имели соответственно в строю 96 и 69 лодок. Советский Союз же, который, как тоже хорошо известно, не вынашивал никаких планов, кроме пятилетних, имел к началу войны в строю 212 подводных лодок шести различных типов и около полусотни — в постройке. Лихие действия немецких подводников в годы первой мировой войны, чуть не поставившие на колени гордый Альбион, взывали к подражанию и вызывали вдохновение.
Именно немецкие подводники, оставшиеся безработными в силу статей Версальского договора, наладили нам еще в двадцатых годах проектирование и конвейерное производство подводных лодок. И дело пошло. Где только ни строились подводные лодки: и на Россельмаше, и на Уралмаше, и в более глухих местах, где ни один шпион в мире не мог бы этого заподозрить. План был грандиозен. Пока сталинские линкоры будут громить надводные флоты буржуев, сотни подводных лодок, выйдя в океан, быстро подорвут хилую, зависящую от ежедневного подвоза, экономику островных и неостровных империй, стремительно приблизив тем самым время мировой пролетарской революции. Естественно, что для такого громадного подводного флота экипажей сразу же не стало хватать, и эта нехватка превратилась в вечную, так никогда и нерешенную проблему.
Подводниками делали кого только могли. Срывали комсостав с торговых судов и с судов вспомогательного флота, расформировывали кавалерийские дивизии, посылая офицеров и сверхсрочников, а часто и рядовых переучиваться на подводников (благо, лошадь к чему бы ни привязывалась, но всегда морским узлом).
Как и следовало ожидать, когда началась война, подводники не имели ни толковых методик, ни опыта, ни комплектных экипажей, но, что было хуже всего, — они не имели противников. Англичане автоматически стали союзниками, американцы вот-вот должны были ими стать, а у немцев на Балтике почти ничего не было, на что не жалко было бы истратить торпеду. В один день, 23 июня, погибло семь подводных лодок. В течение следующего месяца погибло еще восемь лодок, а пять — получили тяжелые повреждения.
Лишь 28 июня подводная лодка «С-10» под командованием капитана 3-го ранга Бакунина сумела добраться до Данцигской бухты, где, по данным штаба КБФ, и яблоку негде было упасть от огромного количества немецких транспортов, возящих руду из Швеции и солдат на Восточный фронт. Любая добравшаяся туда лодка, как полагал штаб, могла чувствовать себя акулой, попавшей в пруд с зеркальными карпами, тем более, что основные силы немецкого флота находились далеко в Северном море и Атлантике, еще не выйдя из шока, вызванного гибелью «Бисмарка». Однако лодка не успела обнаружить ни одной цели, как была в буквальном смысле слова разорвана на куски немецкими катерами ПЛО, чья гидроакустика, как бы плоха она ни была, если верить немецким источникам, все-таки как-то сработала. А на наших кораблях ее вообще не было. На всех предвоенных учениях подводники привыкли, что их «ловят» по кончику перископа. «С-10» успела передать в эфир: «Терплю бедствие, нуждаюсь в немедленной помощи». Видимо, лодка всплыла под градом глубинных бомб, уже тяжело поврежденная, и была добита. Спасённых с нее не было.
В тот же день подорвалась на мине от югу от Ханко подводная лодка «М-99», которой командовал старший лейтенант Попов. С нее также никто не спасся.
Опять-таки 28 июня подводная лодка «Л-3» под командованием капитана 3-го ранга Грищенко была отогнана с позиции в районе Мемеля катерами противника. По возвращении на базу у лодки неожиданно отказали горизонтальные рули, и она стремительно стала проваливаться на глубину, которая составляла в этом месте 220 метров. Лодку удалось удержать на глубине метра. Рули не действовали, пришлось всплывать. К счастью, в море было пустынно. Выяснили, что от близких разрывов глубинных бомб лопнул стяжной болт шарнира привода кормовых горизонтальных рулей. Необходим был срочный ремонт, но капитан 3-го ранга Грищенко решил более не искушать судьбу... Но не искушать ее было невозможно, так как единственным выходом было где-то отлежаться на мелководье до наступления темноты, а это означало, что надо идти в надводном положении к берегу, занятом противником. Но выбора не было. Так и поступили. Все знают, какая «темнота» бывает на Балтике в конце июня — светло, как днём. И все же всплыли, три часа ремонтировали рули на виду у всего берега и 29-го пошли на базу.
В этот день подводная лодка «М-72» пыталась выйти на просторы Балтики, но подорвалась на мине, чудом не погибла, вторым чудом сумела вернуться в Кронштадт, где была поставлена на капремонт с поднятием на стенку.
В тот же день, возвращаясь из похода, подводная лодка «С-6» под командованием капитан-лейтенанта Кульбакина вошла в бухту Кихельлонна для встречи с катерами сопровождения. Ожидая катеров, встали на якорь. Капитан-лейтенант Кульбакин командовал лодкой всего три месяца после окончания классов. То, что лодка вернулась целой из боевого, хотя и безрезультатного, похода, настолько взбодрило его, что он, совершенно не зная обстановки, и, основываясь только на прекрасной погоде, разрешил команде купаться. Глубина в этом месте составляла всего десять метров. Неожиданно из-под солнца выскочил самолет противника, атаковав лодку и купальщиков. Лодка стала спешно сниматься с якоря, чтобы отойти на глубокое место и погрузиться. Самолет сбросил бомбу, разорвавшуюся в массе купавшихся, и сделал два захода на лодку, поливая ее очередями из крупнокалиберных пулеметов. Лодка получила повреждения, три человека были убиты, шесть — ранены, а сам Кульбакин, получив семнадцать пулевых и осколочный ранений, сдал командование лодкой капитан-лейтенанту Кулыгину и навсегда закончил свою военно-морскую карьеру.
1 июля подводная лодка «М-81» под командованием капитан-лейтенанта Зубкова, следуя при прорыве из Моонзунда в надводном положении в кильватере крейсера «Киров», подорвалась на мине буквально в кильватерной струе крейсера. Лодка переломилась пополам и мгновенно затонула на глубине 20 метров. Стоявшего на рубке капитан-лейтенанта Зубкова взрывом сбросило за борт. Когда его вытащили из воды, он был мёртв. Весь экипаж лодки погиб, кроме электрика Преображенского, которому удалось открыть люк и всплыть с глубины 20 метров.