Книги

Таллиннский переход

22
18
20
22
24
26
28
30

Подобно пиратам средневековья, эсминцы несколько последующих дней отстаивались в тихой бухточке между одним из крошечных безымянных островков архипелага и полуостровом Рамси. На «Артеме» повреждение в машине оказалось более серьезным, чем ожидали, и на бомбардировку Хаапсалу «Суровый» вынужден был отправиться в одиночку...

Экономичным ходом «Суровый» возвращался к месту стоянки. Черное небо предосенней Балтики низко висело над кораблем. Накрапывал мелкий дождь. Капитану 2-го ранга Солоухину подали расшифрованную радиограмму. Штаб КБФ приказывал «Суровому» и «Артему» не позднее рассвета 27 августа вернуться в Таллинн. Командир дивизиона передал бланк радиограммы капитану 2-го ранга Андрееву. Офицеры обменялись понимающими взглядами. Не было нужды обсуждать текст радиограммы в присутствии матросов. Все было ясно и так: Таллинн сможет продержаться лишь до 27 августа.

25 августа 1941, 01:30

Старший лейтенант Дицкий - командир артиллерийской боевой части эскадренного миноносца «Артем» — вместе со своими комендорами приводил в порядок кормовые орудия эсминца, пришедшие почти в негодное состояние после той бешеной стрельбы, которую им пришлось вести в бою с конвоем и самолетами противника 21 августа. Всего три дня оставалось жить эсминцу-ветерану, представителю легендарной плеяды «новиков», но одной из самых больших милостей, которые нам дарит судьба — это незнание ее предначертаний, что и зовется надеждой на лучшее. Дицкий попал на «Артем» сразу после окончания училища, служил на нем всего чуть больше года, но уже любил свой эсминец, как только может молодой офицер самозабвенно любить свой первый корабль.

В отличие от «Сурового», который был в строю еще неполных три месяца, а 23 августа отметил всего лишь первый месяц своего участия в боях, «Артем», как уже упоминалось, воевал уже четвертую войну. Эсминец вошел в строй 10 октября 1916 года под именем «Азард» — в честь знаменитой Сенявинской 16-пушечной шебеки, которая, будучи захвачена абордажем у французов, лихо воевала под тем же названием, но уже под русским флагом в Архипелаге в кампанию 1806 года. «Азард» еще не успел толком войти в строй, как над Россией вообще и над флотом в частности и в особенности пронеслись революционные бури, окончательно добив Российскую Империю, и без того уже тонущую в пучине первой мировой войны.

Захваченный водоворотом событий, сметающих целые государства, эсминец «Азард» героически пытался удержаться на плаву и идти нужным курсом. Он пробивался через льды из Гельсингфорса в Кронштадт в 1918 году, сражался в составе ДОТа в 1919 году, чудом уцелел, когда 21 октября 1919 года на английских минах погиб весь дивизион, в который входил «Азард». Три однотипных с «Азардом» «новика»: «Гавриил», «Константин» и «Свобода» пошли на дно на глазах у экипажа «Азарда». Эта история — весьма темная и по сей день не выясненная до конца. Поговаривали, что командир дивизиона Ростовцев хотел сдать англичанам все вверенные ему корабли, но коварные англичане выставили в обусловленном месте мины. То ли — место, где дивизион собирался ставить мины в Копорском заливе, было выдано англичанам кем-то из штаба ДОТа, чуть ли не самим Дмитриевым. То ли - имело место обычное головотяпство, которыми насыщена история нашего флота. Но факт остается фактом: три «новика» погибли, а «Азард», под хладнокровным командованием своего тогдашнего командира Несвицкого, осторожно, задним ходом выбрался из минной ловушки и вернулся в Кронштадт.

Но не это чудесное спасение принесло эсминцу громкую славу, а другое событие, произошедшее несколько ранее. 4 июня 1919 года «Азард» и «Гавриил», ведя разведку в Копорском заливе, обнаружили подводную лодку, идущую в надводном положении. Пока на мостике Ростовцев с Несвицким пытались понять, что это за лодка и что все это значит, комендор носового орудия «Азарда» Богов без команды выстрелил по лодке. Все видели, как снаряд попал в основание рубки, как поднялся огромный столб воды черного цвета, как полетели в разные стороны поднятые взрывом обломки и как в образовавшемся затем водовороте пенилась и бесновалась вода от выходящего с огромной силой воздуха. Это видели все, но никто не знал, что это была за лодка. Поэтому комендор Богов был немедленно арестован за «открытие огня без команды» и доставлен в Кронштадт для суда. К счастью, в Кронштадте выяснили, что все подводные лодки ДОТа целы, и всю историю, в принципе, удалось замять. Англичане ни о каких потерях не сообщали, мы ни о каких победах — тоже.

Только через семь лет тральщик «Клюз», ведя контрольное траление в этом районе, зацепил обо что-то тралом. Это что-то оказалось прицелом с орудия подводной лодки. Спущенные водолазы установили, что на дне залива покоится со всем экипажем английская подводная лодка «Л-55».

Шел уже 1926 год. «Азард» уже давно (с 1922 года) носил новое имя — «Зиновьев» — в честь любимца Ленина Гриши Зиновьева-Аппельбаума, занимавшего пост председателя Коминтерна. И хотя звезда самого Зиновьева, а равно и возглавляемой им организации, уже явно стала закатываться, звезда эсминца, носящего его имя, стала, напротив, восходить к зениту в связи с потоплением «Л-55». Каких только легенд не напридумывали об этом инциденте в те годы, создавая из подводной лодки в 950 тонн водоизмещением некое чудовище, набитое агентами «Интеллиженс Сервис», имеющих своей целью взорвать все от Кронштадта до Кремля. Создавалось впечатление, что «Азард» - «Зиновьев» выиграл Гражданскую войну и спас социалистическое отечество. В 1928 году подводная лодка «Л-55» была поднята, останки моряков переданы англичанам, а сама лодка номинально включена в состав РККФ.

К этому времени звезда Зиновьева-Аппельбаума закатилась настолько, что его погнали со всех постов, а через несколько лет расстреляли. Это событие привело к новому переименованию эсминца «Азард» —«Зиновьев», названного на этот раз «Артем». Кто такой «Артем», по началу на Балтике не знал никто. Никто даже толком не знал имя — это, фамилия или кличка, хотя на торжественном митинге в честь переименования эсминца, имевшем место 27 ноября 1928 года, и было разъяснено, что «Артем» — это парткличка товарища Сергеева Федора Андреевича, профессионального революционера 1883 года рождения, из крестьян, прославившегося, главным образом, созданием рабочей партии в Австралии, где он вынужден был скрываться от царской охранки, и погибшего 24 июня 1921 года под Харьковом во время каких- то загадочных испытаний таинственного аэровагона. Так ли это или нет, толком не знают и до сих пор. «Артем» — так «Артем». В те годы уже научились вопросов не задавать. Ясно было только, что кем бы ни был Артем, он явно не входил в число вождей мирового пролетариата, как, скажем, Маркс, Энгельс, Ленин, Сталин или даже Урицкий, Володарский и Карл Либнехт. Даже разжалованный Зиновьев и тот был рангом повыше.

Хотя это обстоятельство несколько обидело экипаж эсминца, особого значения новому имени корабля никто не придавал, поскольку все находились в полной уверенности, что через пару лет эсминец снова переименуют. Ведь не пристало же эсминцу, которого никто иначе не называл, кроме как «наиболее прославленный корабль Красного флота», носить столь скромное имя.

А престиж эсминца рос с каждым годом. 24 июля 1939 года на Неве состоялся первый военно-морской парад в честь нововведенного Дня флота. Несмотря на то, что этот день пришелся на понедельник, никто не работал. Нева пестрела флагами, горела огнями корабельной иллюминации. Ленинградцы впервые могли взглянуть на крейсер «Киров» и на блестевшие свежей краской бортов новенькие «семерки». Но не эти новейшие корабли были, как говорится, «гвоздем программы». Им был «Артем». Вокруг эсминца был устроен целый аттракцион. Метрах в десяти от носа «Артема» стояла капитально отремонтированная «Л-55», сохранившая латинские литеры на рубке, хотя уже и переименованная в «Безбожник». От носового орудия «Артема» к рубке лодки шел кабель, увешанный гирляндой лампочек, последовательное мигание которых и яркая вспышка нескольких десятков лампочек на рубке должны были имитировать знаменитый выстрел комендора Богова двадцатилетней давности.

Затем для «Артема» последовало холодное безумие зимней войны с Финляндией. Двадцатисантиметровый лед мял и рвал обшивку эсминца-ветерана, забивал решетки холодильников, выводя из строя машины, осколки метких финских снарядов звенели по обледенелым надстройкам. Была высадка десантов на Гогланд, поддержка огнем левого фланга армии, завязнувшей в снегах Карельского перешейка. Обмороженные и простуженные офицеры и матросы, обледенелые палубы и трапы, ампутированные пальцы, выпавшие зубы и волосы и, наконец, вместе с долгожданным миром — долгий ремонт в Кронштадте.

С первых же дней войны с Германией «Артем» находился в море. Постановка мин на центральной минно- артиллерийской позиции для предотвращения возможного прорыва немецкого флота в Финский залив, томительное ожидание действий противника, походы семиузловым ходом за минными заградителями «Урал» и «Марти», смертельные хороводы под бомбами, боязнь своих и чужих мин, политруки, прячущие глаза на политинформациях и пытающиеся объяснить причины военной катастрофы, внезапно обрушившейся на страну, мнящую себя непобедимой и неуязвимой, и эвакуации, эвакуации, эвакуации... Базирование на Кунду, формировки и переформировки, все более удручающие события и на море, и на суше, матросы, списываемые на берег, поломки, ремонты на ходу и, наконец, откомандирование в Рижский залив, лихой набег 21 августа на конвой и радость еще одного чудесного спасения под дождем авиабомб...

Старший лейтенант Дицкий вытер руки паклей. Накатники 102-миллиметровых орудий никуда не годились. Может удастся подремонтироваться в Таллинне на заводе? Вряд ли, конечно. Скорее всего, пошлют в Ленинград. Но с такими орудиями воевать уже невозможно. Артиллерист спустился в кают-компанию. Воентехник 1-го ранга Молодцов — командир группы котельных машинистов — клевал носом за столом, машинально помешивая ложечкой остывший чай. Когда Дицкий садился за стол, Молодцов поднял голову и, странно мигая слезящимися красными глазами, сказал: «Суровый» вернулся. Приказано уходить в Таллинн. Хоть немного подремонтируемся».

Глотнув остывшего чая, Дицкий поднялся на мостик. Стоявший на вахте лейтенант Круглов сообщил Дицкому, что командир «Артема», старший лейтенант Сей, вызван на «Суровый» к комдиву. Приказано вернуться в Таллинн, но еще неизвестно, удастся ли: побережье почти все контролируется немцами, в проливах — мины, тральщиков нет. Может быть, придется взорвать корабли и пробиваться по суше. Дицкий вздохнул. С мостика было видно, как у носового орудия под брезентом копошились комендоры. Впереди, мористее, чернел силуэт «Сурового». Бледная луна угадывалась в облаках, низко плывущих над Моонзундским архипелагом.

25 августа 1941, 01:55

Громкий крик сигнальщика Роберта Гринберга: «След с левого борта!», заставил капитана Брашкиса броситься к зияющему пролому оторванного крыла мостика. Тонкий бурун, словно бы прочерченный пером, бежал по штилевой воде по направлению к «Даугаве». Торпеда! Брашкис рванулся к машинному телеграфу, почти инстинктивно дав команду на перекладку руля. Торпеда прошла за кормой, исчезнув в пене кильватерной струи. Кто ее выпустил — неизвестно, а может, это и не торпеда была. Мало ли что может померещиться ночью в море после такого кошмарного дня.

После разгрома конвоя, «Даугава» продолжала следовать по курсу самостоятельно. Это просто чудо, что самолеты противника, столь настойчиво атакуя неуклюжий транспорт, наскоро переоборудованный в эвакогоспиталь, так и не потопили его. Конечно, тут очень помогла «хозяйственная» жилка старшего помощника Брашкиса — Берга. Перед уходом из Таллинна Берг обнаружил на причале целый штабель каких-то круглых банок. Штабель никто не охранял, и старпом, решив, что это краска (а какой старпом не мечтает о «дармовой» краске?), приказал матросам погрузить банки на «Даугаву». Украденные банки спрятали под брезентом, а когда вышли в море, то обнаружили, что это вовсе не краска, а дымовые шашки. Злой от досады Берг уж было приказал выбросить все банки за борт, но Брашкис приказал их не выбрасывать — еще как могут пригодиться. И еще как пригодились. Густые волны белого и черного дыма, встававшие над «Даугавой» во время воздушных налетов, недаром создавали у всех наблюдателей с других кораблей впечатление, что транспорт горит и с ним уже покончено.

И с ним действительно чуть не покончили, имей возможность немецкие пилоты более тщательно прицелиться при сбросе бомб. Тем же взрывом, которым сбросило за борт буфетчицу Альму Хорс и матроса Яниса Дышлера, убило и ранило, как потом выяснилось, многих находившихся на палубе. Многие раненые были ранены вторично, а третьего штурмана Берзиня взрывной волной бросило на дверь рубки с такой силой, что выбило эту дверь, а сам Берзинь с выбитыми зубами и переломанными ребрами в бессознательном состоянии был унесен вниз. Осколками бомбы выбило стекла иллюминатора штурманской рубки, где на койке лежал эвакуируемый капитан 2-го ранга. Вторично раненый офицер, фамилию которого никто не знал, также был отправлен в операционную в очень тяжелом состоянии.