Прислонившись спиною к стенке свежевырытого окопа, главстаршина Веретенников тревожно прислушивался к взрывам мин и треску пулеметных и автоматных очередей. Ему казалось, что все это происходит совсем рядом, прямо на их, созданной с грехом пополам, линии обороны. Но никто не отдавал никаких приказов и вообще не тревожил артистов театра КБФ с того самого времени, как мрачноватый майор, критически осмотрев вырытые ими окопы, вздохнул и, уходя, приказал ждать дальнейших распоряжений. Видимо, о них забыли.
Неожиданно снова появился тот самый уже знакомый артистам майор. Казалось, что за это время он еще больше похудел и даже стал меньше ростом. Из окопа навстречу майору выскочил режиссер Пергамент, пытаясь отрапортовать по всем правилам строевого устава. Майор прервал его. «Ведите свою рать в казарму», - устало приказал он. Пергамент неизвестно зачем стал что-то доказывать майору, явно не соглашаясь с полученным приказом. Майор, который, видимо, совершенно не был склонен дискутировать с режиссером на тему о подвиге и долге, оборвал Пергамента, объявив, что это приказ свыше...
Уставшие артисты, сгибаясь под тяжестью винтовок и противогазов, долго брели обратно по темным улицам Таллинна, освещаемым лишь отблесками пожаров. Навстречу попался отряд курсантов училища имени Фрунзе, спешащий на передовую, да пара армейских патрулей. Было уже совсем темно, когда рота артистов добралась до дома №40 по улице Пинк к помещению театра КБФ, где им было приказано разместиться. Пробравшись за кулисы сцены, главстаршина Веретенников забрался на какие-то старые декорации и, смастерив подушку из бушлата и противогаза, мгновенно заснул.
25 августа 1941, 00:05
«Главкому Северо-западным направлением Ворошилову, Наркому ВМФ Кузнецову. Срочно. Совершенно секретно.
Приказание об обороне выполняется, все способные дерутся, все оружие брошено на боевые участки, с кораблей сняты все люди, без которых можно обойтись. Тылы, штабы сокращены, однако, под давлением превосходящих сил противника кольцо вокруг Таллинна сжимается.
Части 10-го стрелкового корпуса несут большие потери. Линия обороны в нескольких местах прорвана. Резервов для ликвидации прорыва нет. Корабли на рейде находятся под обстрелом. На 10 часов вечера 24 августа осуществлен прорыв врага юго-восточнее города с целью отрезать полуостров Вирмси. С юга и юго-запада наступают превосходящие силы противника, под давлением которых части 10-го стрелкового корпуса и полк Сутурина отошли на линию обороны города. Танки врага вошли в лес Нымме. Артиллерия кораблей, береговой обороны, зенитная артиллерия ведут сильный огонь. Гавани, рейд обстреливаются противником. Военный совет, докладывая создавшуюся обстановку, просит Ваших указаний и решения по кораблям, частям 10- го стрелкового корпуса и береговой обороне флота на случай прорыва противника за черту города и отхода наших войск к морю. Посадка на транспорты в этом случае невозможна...
Лампочка в помещении штабного блиндажа в Вышгороде, наконец, перестала действовать на нервы своим бесконечным миганием и, вроде, даже стала светить несколько ярче, освещая бледные лица собравшихся в блиндаже адмиралов. Бледные лица, встревоженные, красные от бессонницы глаза, резкие складки вокруг губ. Адмирал Пантелеев машинально отметил, как за эти несколько дней постарели его, еще относительно молодые, коллеги. Ничто так не старит, как страшный груз ответственности, да еще с не менее тяжким грузом безысходности, усиленной отсутствием права принимать самостоятельные решения, диктуемые обстановкой. Даст ли, наконец, главком Северо-западного направления разрешение на эвакуацию, или уже где-то наверху приняли решение пожертвовать флотом во имя каких-то непонятных стратегических замыслов? Но как все это совместить с последней радиограммой наркома ВМФ?
Карта обстановки не вызывала уже никаких иллюзий. Город сможет продержаться хорошо если еще сутки. 254-ая дивизия противника, наступающая вдоль Нарвского шоссе, уже подошла вплотную к городу, 61-ая дивизия вышла на рубеж Раэ-озеро-Юлемисте, 217-ая дивизия заняла Нымме, а штурмовая группа Фридрихса из 291-ой дивизии оседлала шоссе Кейла-Палдиски. Противник перегруппировывает силы и, как сообщила разведка, подтягивает к Таллинну новые батареи тяжелой артиллерии, чтобы с рассвета возобновить наступление. Отрезан полуостров Вирмси. Тягостное молчание после окончательного редактирования радиограммы маршалу Ворошилову несколько затянулось. Было ясно, что никому говорить не хочется, поскольку говорить пока не о чем. Пока все ясно.
Молчание прервал командующий флотом. Машинально то расстегивая, то застегивая крючок на воротнике кителя, он указал собравшимся, что независимо от ответа, который придет из штаба Северо-западного направления, нужно готовиться к эвакуации. Все молча согласились. Отозвать эсминцы «Суровый» и «Артем» из Рижского залива, пока их там еще не утопили. Дать приказ Кронштадту, чтобы тот подготовился к встрече флота. И, конечно, протралить весь маршрут движения, особенно — палец Трибуца уперся в карту — у мыса Юминда-Нина. Судя по сообщениям, именно здесь противник поставил минные заграждения наибольшей плотности. Все присутствующие уже знали последнюю новость о гибели «Энгельса» почти со всем экипажем.
Командующий минной обороной базы, контр-адмирал Ралль, сжал губы, отчего его пожилое лицо стало еще более угрюмым. Бывший офицер Императорского флота, каким-то чудом проскочивший живым через многочисленные всесоюзные, партийные и флотские чистки и даже вышедший из них контр-адмиралом, Ралль научился молчать, но выражение лица у него было такое, как будто он постоянно испытывал зубную боль.
Унаследовав от старых времен внешнюю приветливость и безупречную вежливость, контр-адмирал Ралль в свое время сделал очень много для воспитания новых кадров флота, возглавляя училище имени Фрунзе и ряд учебных центров. Однако он, видимо, лучше других знал подготовку своих учеников, поскольку, командуя с начала войны так называемой «Восточной позицией», затерроризировал всех штурманов, постоянно проверяя расчеты и выкладки через голову командира корабля, видимо, не желая быть поставленным к стенке из-за низкой компетентности своих подчиненных. Опытный и осторожный Ралль почти постоянно держал свой флаг на эскадренном миноносце «Калинин» и, благодаря его въедливости, пока ни с его эсминцем, ни с другими кораблями, находящимися в его подчинении, ничего не случилось.
А ставили они мины чуть ли не с первого дня войны, ибо «Восточная позиция» по старой доброй традиции должна была преградить путь немецкому флоту Открытого моря в восточную Балтику, хотя никакого флота Открытого моря у немцев, по-существу, не было, а то что было, настолько уже завязло на Западе, что после гибели «Бисмарка» им уже и думать нечего было о каких бы то ни было авантюрах.
Выслушав приказ Трибуца о тралении всего трехсоткилометрового пути от Таллинна до Кронштадта, контр-адмирал Ралль не сказал ни слова. Какими силами он будет это траление проводить? Лучшие тральщики возят бомбы на Эзель и гибнут без всякой пользы. Скрыть от противника минно-тральную операцию такого масштаба, конечно, не удастся, а это означает, что во время ее проведения погибнут или будут тяжело повреждены те немногие тральщики, которые еще остались в строю и могут с грехом пополам обеспечить эвакуацию. Трибуц вопросительно взглянул на командующего минной обороной. Не меняя угрюмого выражения лица, Ралль ответил: «Надо будет — протралим». Трибуц молча кивнул головой. Все понимали бессмысленность этого, пока совершенно академического, вопроса. Все с нетерпением и затаенной надеждой ждали ответа из штаба главнокомандующего Северо-западным направлением.
25 августа 1941, 00:50
Капитан 2-го ранга Солоухин и капитан 2-го ранга Андреев, стоя на крыле мостика эскадренного миноносца «Суровый», с напряжением вглядывались в ночную тьму. Эсминец стоял на якоре, кормой к причалу Рохукюля, имея приказ поддержать огнем сухопутные части в районе Хаапсалу. Приказ был весьма абстрактным. Никто не позаботился выдать эсминцу целеуказания, но уже шел третий месяц войны, и ни Солоухин — командир 1-го дивизиона эсминцев, ни Андреев — командир «Сурового» уже ничему не удивлялись. Когда эсминец подошел к пирсу Рохукюля, то какой-то человек, назвавшийся секретарем парторганизации колхоза, название которого никто не запомнил, сообщил, что весь район Хаапсалу уже захвачен противником, и поддерживать огнем, собственно говоря, некого. Но, продолжал таинственный парторг, он может дать координаты скоплений вражеских войск и техники, по которым неплохо было бы нанести огневой удар. Выдвигать куда-то в ночную неизвестность корректировочный пост совершенно не хотелось и, несмотря на всю фантастичность предложения, его приняли. Оставалось согласовать только мелкие детали и процедуру связи.
Почти у самого причала в каком-то заброшенном помещении ночной парторг указал на телефон. Пусть кто-нибудь сядет здесь и ждет его звонка. Он знает номер. Так и поступили. Телефон зазвонил примерно через час. Парторг давал координаты, которые затем мегафоном передавались на эсминец. «Суровый» открыл огонь и, пользуясь данными столь импровизированной корректировки, успел выпустить 82 снаряда, когда связь неожиданно оборвалась, и больше ее восстановить не удалось. Так и не узнав, по кому они вели огонь, решили его прекратить и отойти подальше от причала, на котором в любую минуту могли появиться немецкие автоматчики.
Не зажигая огней, «Суровый» малым ходом шел в окутывавшей его спасительной темноте августовской ночи, направляясь к той безымянной бухточке одного из крошечных островков Моонзундского архипелага, где у полузатопленной баржи с мазутом базировались два последних советских эсминца, оставшиеся еще в Рижском заливе — сам «Суровый» и «Артём».
«Суровый» — новейший эсминец типа «7У», с полным водоизмещением более 2500 тонн, в принципе, отличался от своих предшественников «семерок» наличием двух труб вместо одной, эшелонированным расположением машинных отделений и несколько большими размерами. Имея те же четыре «стотридцатки» и два торпедных аппарата, что и «семерки», «улучшенный» вариант отличался более отвратительной мореходностью и еще более слабым корпусом, чем его предшественники. Даже на самой небольшой волне полубак эсминца так скрежетал, вибрировал и стонал, что казалось он вот-вот отвалится. А заливаемость «семерок У» вызывала трепет у всех сторонних наблюдателей: вид корабля, уходящего в воду по носовую надстройку, постоянно производил впечатление, что эсминец тонет по какой-то неведомой причине.
«Суровый» поднял военно-морской флаг 31 мая 1941 года и покинул построивший его Балтийский завод в Ленинграде, начав программу обычной отработки экипажа и различных корабельных систем. Война заставила скомкать всю программу оперативных испытаний и боевой подготовки.