Как сейчас слышу голос что-то уже предчувствующей мамы, как бы прощающейся перед смертью с дачной жизнью навсегда:

– А хорошо, доченька, мы провели лето, правда?

В моем гармоничном целом мама занимает самое сокровенное место.

«На материке» мы жили с ней в разных квартирах. Похожие во многом, вплоть до болезней, дурили, жаловались друг другу на своих мужей и сестру, выясняли отношения, – правда, быстро мирились. Обе были эмоционально неуравновешенными по разным объективным причинам, – но оптимистично воспринимали любые жизненные ситуации. Обе были эгоистками, – но всегда прощали и не помнили зла. Обе опускались до бабских разговоров ни о чем и семейных ссор, – но были творческими личностями.

Осложняющие жизнь бытовые мелочи, в которых можно было пошло завязнуть, неожиданно оказывались ничего не значащими, потому что в отношениях мамы к людям проявлялись и поражали вещи высшего порядка. Помимо уже упомянутых, – никакого тщеславия – при ее-то талантах и уме, никакой зависти – ни «черной», ни «белой», умение радоваться чужим успехам, безоговорочное признание права ближнего жить своей жизнью, безграничная любовь к бабушке. Яркая женщина, достойная такой же яркой оправы, мама всю жизнь одевалась по остаточному принципу расходования семейного бюджета, поэтому найденные мною в глубине шкафа после ее смерти новые замшевые на высоком каблуке туфельки пронзили сердце.

Хотя, что говорить – и без этой начинки моей дочерней любви бы не убавилось. Вот и сестра постоянно повторяет: «Никто ее не заменит». Банально, но верно. Америку открывать не будем. Старший сын Саша в тронувшем меня до слез радиопоздравлении с днем рождения на вопрос ведущего, «что значит для тебя мама», емко ответил: «Все, что мать может значить для сына». Детдомовские дети мечтают вернуться к любым матерям и ищут их всю жизнь. Что-то необъяснимое творит «надпамять» о девятимесячном сосуществовании в одном теле.

К сожалению, нет такой волшебной палочки, чтобы переиграть прошлое. Сейчас я бы выстроила совсем другие отношения с самым дорогим человеком в жизни. А тогда идиллия была только на даче и по праздникам, которые неизменно заканчивались маминым пением.

Весь мамин песенный репертуар («Летят перелетные птицы», «Мишка-одессит», «Виноградная косточка», «Когда простым и нежным взором» и т.п.), даже песни с налетом «ямщикнегонилошадейности», по выражению Набокова, я до сих пор воспринимаю как свой, хотя мои музыкальные предпочтения иные. Слушая дрожащий от волнения грудной голос и глядя на преобразившееся лицо, сразу можно было понять, что душа этих песен была ее душою, чистою, берущей начало в ценностях и укладе жизни благородного семейства. Вот почему папа все ей прощал. Запечатленное в фильмах, старых журналах, на пластинках и фотографиях военное и послевоенное время страны, я воспринимаю как время маминой молодости. Более того, я чувствую, что это я тогда была молодая, что это было и мое время, а сейчас я живу в чужом. Когда я смотрю «Карнавальную ночь» или в очередной раз любимый «Дом, в котором я живу», я ностальгирую о чем-то, навсегда мною потерянном, и всегда думаю о маме.

После маминой смерти я поменяла обстановку в ее дачной комнате. Раньше в ней стояли две кровати: с мамой спал один мой старший сын-близнец, с папой – другой. После обеда мама говорила:

– Пойдем, дочура, полежим минут пять…

Папа по-джентльменски поддерживал маму:

– Идите, идите, – я помою посуду.

Но я, брезгливая от рождения, мытье посуды никому не доверяла. Поэтому входила в комнату, когда мама уже храпела, хотя храпом эти звуки, напоминавшие лопание пузырей в густом варящемся повидле, назвать было трудно. Я ложилась напротив и с улыбкой смотрела на дорогое лицо. Так же с улыбкой я наблюдала, как родители на грядках по-тихому и долго зудят, зудят. Это у них любовь так проявлялась при несостоявшейся идеальной семейной жизни. Когда мамина смерть отняла у папы это каждодневное зудение, он лишился воздуха. Вот о такой бы любви фильм снять!

Весь день мама была у меня перед глазами. Часа в четыре мы ходили купаться на пожарный лягушатник в соседнем кооперативе. Если находились силы идти на лесное озеро, то брали с собой Дика, нашу кусачую собаку, для которого долгая гулянка была праздником. Дик никогда не плавал. Зайдет в воду, попьет и – назад. Как-то мама, которую Дик справедливо любил больше всех, заплыла далеко и исчезла из его поля зрения. Сначала Дик стал надрывно, срываясь на фальцет, лаять и бегать по берегу туда-сюда. А затем, услышав мамин голос и, очевидно, подумав, что она тонет и зовет его на помощь, он решительно прыгнул в воду и поплыл. Вернулись вместе – преданный пес, совершивший свой личный подвиг, и мама, вдохновившая его на это.

Я очень люблю лес. А муж со мной в лес больше не ходит. Однажды мы с ним заблудились в трех соснах по моей вине, кружили-кружили, спорили, с какой стороны солнце должно светить, с какой – электричка слышаться, проплутали полдня и уперлись в глубокий, прямо-таки противотанковый, ров. Муж стал ругаться, а на меня от этого и от усталости смех напал. Прекрасная осенняя погода, легкие пустые корзины, незнакомая местность, любимый человек рядом, – настоящее романтическое приключение, а он ругается, да еще и убегает от меня. Теперь грибы приносят к столу добрые люди, а ягоды покупаем на рынке.

С мамой же мы пол-лета проводили в лесу. Ягоды собирали на коленках или на попе в специальных ягодных штанах. Посмотрим друг на друга, красных, потных, перемазанных, со съехавшими у кого куда кепками – хоть на палки надевай птиц отпугивать – и хохочем.

Один раз, когда я была беременна на седьмом месяце, мы с ней напали на ягодное место и не заметили, как началась гроза. Дорвавшаяся до ягоды мама сказала: