Через некоторое время я выглядел так, будто только что надо мной учинили допрос в застенках гестапо. Лицо было в кровавой раскраске, и даже белая рубашка навыпуск, в которую меня облачили, была сильно орошена «кровью».

— Бедненький! — с непередаваемой печалью произнесла Светлана и погладила меня по голове.

— Не плачь, Ярославна! — приободрил я ее. — Прорвемся. Вот только Виктора жаль. Для него все так хорошо начиналось.

Герой передачи сейчас выглядел не лучше меня. Ему наложили фальшивые рубцы, а на левой руке так вообще была рваная рана. Она смотрелась очень живописно.

— Ужасно! — выдохнула Светлана, увидев эту картину.

— Нормально, — оценил я. — Мне нравится.

Примчался гипнотизер. Он уже был загримирован.

Виктора уложили на пол и приковали цепью к стене. То же самое проделали и со мной. Несколько человек в «окровавленных» одеждах вповалку упали рядом с нами. Мы находились в темнице. Низкий каменный свод нависал над нами, красноречиво демонстрируя незавидность нашей судьбы. Сквозь крохотное зарешеченное окно пробивалась полоса света. От окружающей нас обстановки становилось холодно и нехорошо. Я вздохнул и кивнул стоявшему наготове гипнотизеру. Он привел Виктора в чувство и стремительно упал на пол, отвернувшись от нас. Массивная металлическая дверь захлопнулась, лязгнул засов, и я увидел, как мой собрат по несчастью вздрогнул. Он открыл глаза и бездумно воззрился на каменистый свод. Целая минута понадобилась ему на то, чтобы осознать происшедшие вокруг него перемены. Наконец он увидел меня, окровавленного, и отшатнулся. Звякнула цепь, которой он был прикован к стене. Эта цепь совершенно его обескуражила.

— Что, Козьма, плохо? — спросил я его тихим голосом истерзанного в пытках человека.

Он недоверчиво посмотрел на меня.

— Сущие звери, — доложил я ему. — Пятьдесят плетей! Думал, помру. Уже распрощался с тобой, Козьма.

Он придвинулся ко мне и спросил горячим шепотом:

— Что происходит? Где мы?

— В петровских застенках. Меня зовут Викулой, вас Козьмой. Не пытайтесь им ничего объяснять, иначе объявят колдуном и сожгут на костре.

Лицо моего Козьмы потемнело.

— Мы с вами стрельцы, — докладывал я обстановку. — Приняли участие в стрелецком бунте, который подавлен Петром.

Он вряд ли хорошо учился в школе, но картина Василия Ивановича Сурикова «Утро стрелецкой каз ни» наверняка была ему знакома. По крайней мере, в его глазах я увидел предчувствие близкой развязки.

— Что с нами будет? — на всякий случай спросил он.

Я ответил Козьме красноречиво печальным взглядом.

— Как же так? — вскинулся он, и снова звякнули оковы.