Повернувшись к Саре спиной, кусая губы от стыда, он с лихорадочной быстротой натянул джинсы прямо на голое тело.
— Ну, че ты жмешься? — раздался позади него голос Сары. — Я же говорю, у тебя стоит как надо… хотя я и помогала…
— Заткнись, — прошипел Рауль, поворачиваясь к ней, но тут же отводя глаза в сторону.
Сара стояла перед ним абсолютно голая, не стесняясь своей наготы и даже, как будто наслаждаясь его смущением.
Рауль шарил глазами по комнате в поисках своих трусов и водолазки. Его мутило от отвращения к самому себе и к этой жирной, самодовольной потаскушке. А она так и стояла, бесстыже выставив вперед налитые тяжестью, торчащие в разные стороны груди, не стесняясь отвислого живота и целлюлитных ляжек.
Как он мог? С ней?! О, боже…
Собрав в охапку одежду, Рауль устремился к двери.
— Эй, ты куда? — Сара перегородила ему дорогу. — Куда это ты намылился, а? Потрахал и сваливаешь? Просто так, за спасибо, да?
Рауль брезгливо отстранил ее от себя и сквозь зубы процедил:
— Ты, жаба, не прикасайся ко мне. Я заплачу…
Он начал шарить в карманах в поисках денег.
— У меня было сто пятьдесят долларов, — Рауль поднял голову, впившись в лоснящееся лицо Сары сузившимися глазами. — Где они?
— А я-то тут причем? — обиженно спросила Сара и, поджав губы, начала с озабоченным видом рыться в постели, выуживая из-под одеяла необъятные кружевные трусы.
— В твоих услугах я не нуждался, — с еле сдерживаемой яростью, произнес Рауль. — Ты воспользовалась тем, что я был пьян… Ты обокрала меня, дрянь!
— Ой-ой-ой! — скривилась Сара. — Было бы, чем пользоваться. У тебя там еле шевелилось…
Лицо Рауля окаменело в такой жестокой маске, что Сара, струхнув, осеклась и начала хлопотливо рыться в шкафу, в поисках халата.
— Дешевка! — с презрением бросил Рауль и пошел к двери…
Он даже успел взяться за ручку, но тут же замер, услышав за спиной злорадный голос:
— Твоя Кэтрюха опупеет, когда я расскажу ей, как мы с тобой трахались.
Смертельно побледнев, Рауль медленно повернулся к шантажистке. А та, заметив его растерянность, уперла руки в боки и с наглым цинизмом продолжала: