В мертвой тишине, царящей в комнате, я отчетливо слышу, как Фердинанд скрежещет зубами. Тихонько хмыкаю. Если я верно представляю происшедшее, генуэзские арбалетчики не дали баварцам и за меч ухватиться.

– Вы, Жиль де Лаваль барон де Рэ, должны немедленно вернуться в один из принадлежащих вам замков. Без особого королевского дозволения вам воспрещается прибывать ко двору.

Барон бледен как полотно, на его высоком лбу проступили капли пота, руки, стиснутые в кулаки, мелко дрожат.

– И наконец, вы, граф Дюнуа. – Танги Дюшатель холодно кивает Орлеанскому Бастарду. – Вам приказано немедленно убыть в Орлеан.

Обведя ледяным взглядом присутствующих, граф интересуется:

– Всем ли ясна воля короля?

Я сцепил руки за спиной, как и четверо монахов, стоящих у дальней стены. Эта поза выбрана не случайно, ибо каждый из нас держит взведенный арбалет. Мы стоим редкой цепью, чтобы не помешать друг другу вскинуть оружие и выстрелить в любой момент. Тут собраны самые доверенные, те, кто целиком и полностью в курсе происходящего, а главное – умеющие держать языки за зубами. Мы замерли в напряженном ожидании, ловим условный знак графа Дюшателя. Если он сочтет нужным, то ни один из заговорщиков не выйдет из комнаты живым. Ну а если заговорщики первыми кинутся на графа, то мы начнем стрелять без какой-либо особой команды. Разумеется, никакой путаницы не случится, у каждого собственная мишень.

Мне достался старший из баварских «братьев», медведеподобный верзила Жак де Ли. Я даже знаю, в каком именно месте тяжелый арбалетный болт проломит его ребра, чтобы насквозь пронзить сердце, взгляд мой пристален и тверд, так же как и у прочих. Только шевельнись, выхвати меч – и ты труп. Но нет, заговорщики отступают, оскорбленно ворча сквозь стиснутые зубы. Граф удовлетворенно кивает, словно он и не ожидал иного, громко хлопает в ладоши. Мигом распахивается входная дверь, и комнату заполняют воины. Уже бывших заговорщиков, а ныне просто опальных дворян бережно подхватывают под белы ручки и выводят кого куда. Вот, кажется, все и закончилось.

Я облегченно вздыхаю, но, как оказалось, радоваться рано.

– Где он, отец Бартимеус? – интересуется граф Дюшатель.

Наставник, откинув с лица капюшон рясы, жестом приказывает нам сделать то же самое, затем кивает в мою сторону.

– Отлично. – Голос графа Дюшателя неприятно сух. – Тогда я попрошу всех оставить нас вдвоем.

Через минуту дверь захлопывается, и я невольно ежусь под пристальным взглядом вельможи. Хотя чего тут стыдиться, люди похрабрее меня и то пугаются графа. Исчерпывающе описать его характер можно двумя определениями: «изуверски жестокий» и «не знающий жалости».

– Ты и есть тот самый Робер де Армуаз? – Как и все люди дела, граф Танги Дюшатель сразу переходит к сути.

Голос у него неласковый. Глаза, круглые словно у коршуна, смотрят внимательно, нет такой мелочи, что ускользнула бы от графа. Короли – особая порода людей, им требуется доказывать свою нужность постоянно, служить изо дня в день, с раннего утра и до поздней ночи. Тот факт, что граф уже одиннадцать лет бессменно занимает должность начальника охраны Карла, говорит о многом.

– Да, ваша светлость, – почтительно отвечаю я, поклонившись.

Никто не любит гонористых юнцов, а вот учтивые всем приятны.

– Несмотря на молодость, ты успел сорвать внезапный штурм Орлеана. Спас королеву-мать из английского плена. Будучи телохранителем Орлеанской Девы, разоблачил заговор против дофина, а потом сам же его и разрушил! – загибает пальцы граф. – Что ж, это неплохое начало. Признаться, я был против, когда дофин решил возвести тебя в рыцарское достоинство. Оказывается, его королевское величество знает людей куда как лучше меня.

Мы вежливо улыбаемся друг другу. Улыбка у графа волчья, сплошные оскаленные клыки. Моя куда скромнее. Так, волчонок.

– Что же мне с тобой делать? – вслух рассуждает Танги Дюшатель, глаза которого аж искрятся от удовольствия. – Похоже, ты вырос и сгодишься для дел поважнее, чем сопровождать «пастушку», – наконец решает граф. – А потому...