Баварец совсем теряется на его фоне, он на полголовы ниже, на целый фут уже в плечах. Это рядом с любым из французских шевалье Жан де Ли кажется гигантом, но англичанин – настоящее чудовище, вроде сказочных троллей.

– Так как сегодня пред нами сошлись славнейшие из рыцарей, – Карл поочередно оглядел обоих бойцов, пытливо заглядывая им в глаза, – то мной, королем Франции, принято следующее решение. Победитель сегодняшнего поединка получит право на баннер из моих рук!

При этих словах толпа ошеломленно загудела, затем взорвалась приветственными воплями, а рыцари, стоящие на турнирном поле, быстро переглянулись. На твердом, словно высеченном из камня, лице англичанина проступила суровая ухмылка, он свысока оглядел баварца, словно говоря: «Давай, малыш, покажи, на что ты способен».

Жан спокойно встретил взгляд Черного Барона, коротко кивнул, будто бросил: «Сейчас увидишь».

– Итак, начинайте схватку. – Карл плавно сел в высокое, словно трон, резное кресло, подлетевший паж почтительно сунул в протянутую руку дофина золотой кубок, что от обилия драгоценных камней сиял, как новогодняя елка.

По сигналу герольда рыцари сходятся. Пока они медленно двигаются по кругу, обмениваясь первыми, еще легкими ударами, прощупывают оборону и пытаются выявить слабые места друг друга, я, затаив дыхание, любуюсь великолепными бойцами. Дух захватывает, когда видишь схватку настоящих мастеров! Да, чтобы так вот научиться владеть оружием, готовиться надо с раннего детства. Не скрою, в эти минуты я смертельно завидую обоим. Никогда в жизни мне уже не научиться махать тяжеленным мечом с такой легкостью. Нет, ухватив его обеими руками, я еще смогу изобразить что-то нескладное, к примеру, запугать пару забитых сервов, что по какой-то нелепой ошибке судьбы сдуру вообразят себя крутыми бандитами, грозой большой дороги.

Но махать длинным, как оглобля, клинком с такой скоростью одной рукой, когда в другой зажат тяжеленный щит, а на плечи давит броня весом чуть не в три пуда... Уважаю. Даже жаль, что подобное умение скоро пропадет, сгинет в никуда. Порох отменит броню и мечи, щиты и кольчуги, а мы еще затоскуем по временам, когда рыцари разгуливали по земле, подобно динозаврам и прочим вымершим диковинкам.

Между тем страсти накаляются, тяжелые мечи мелькают с умопомрачительной скоростью, порой превращаясь в смазанные сверкающие полукружья. Рыцари лупят по щитам не жалея сил, звон над турнирным полем стоит просто оглушающий, будто в гигантской кузнице одновременно бьют тяжеленными молотами несколько дюжих кузнецов. А иначе нельзя, легкими восточными сабельками супротив толстой рыцарской брони ничего не сделаешь. Когда на поле боя выходит тяжелая рыцарская кавалерия, прочим делать там совершенно нечего. Я упоминал уже, как арабскую конницу перемололи франки? Ну а про то, что даже тяжелой конницей надо пользоваться с умом, а не как в битве при Азенкуре, я умалчиваю. Сдуру не только сами знаете что сломать можно, но даже и города начать штурмовать танками. Примеров масса.

Рыцари взрываются серией молниеносных ударов, затем, словно по команде, оба отпрыгивают назад. Барон с проклятием отбрасывает расколотый щит в сторону, Жан, помедлив, делает то же самое. Ударившись о твердую, утоптанную до плотности камня землю, щит с готовностью трескается пополам. Сходиться бойцы не торопятся, дышат тяжело, из щелей доспехов вырываются струйки перегретого воздуха. Сейчас заметно, что доспехи у обоих утратили былую новизну, покрылись царапинами и сколами, кое-где разрублены на всю глубину, оттуда редкими пока каплями сочится густая темная кровь. Перехватив мечи обеими руками, рыцари сближаются вновь, оглушительно звеня оружием. Толпа на трибунах замерла, боясь упустить малейшую деталь схватки.

Вот поединщики замерли на месте, уперев меч в меч. Подобно двум быкам, сцепившимся рогами, каждый из них пытается сломить противника силой. И вдруг барон, с диким выкриком отпихнув Жана, ловко перехватывает меч левой рукой, а кулаком правой с силой бьет баварца в забрало шлема. Жан отшатывается, барон с торжествующим ревом прыгает вперед, стремясь немедленно добить ошеломленного противника. Толпа взрывается возмущенными воплями, рыцари вскакивают с мест, гневно потрясая кулаками. Но Жан не так прост, чтобы его уложили ударом кулака, пусть даже и таким, которым можно убить быка-трехлетку. Человек-то гораздо крепче любого животного! Баварец пару минут с трудом парирует удары Черного Барона, постепенно его движения становятся все увереннее, наконец он полностью приходит в себя.

Внезапно Жан срывает шлем с помятым забралом и небрежно откидывает его в сторону. Лицо баварца разбито в кровь, но светлые, как небо, глаза смотрят твердо, цепко держат барона в перекрестье взгляда. Наконец я замечаю, что барон начал выдыхаться. Раз за разом он промахивается, не успевая зацепить Жана, а тот, уловив момент, переходит в атаку.

– Барону конец, – скрипит из-за моей спины пожилой рыцарь. – Ставлю два золотых, он продержится еще пять обменов ударами.

– Семь, – помедлив, отзывается его сосед.

Оба азартно комментируют каждое движение поединщиков, но ни один из них не угадывает. Практически сразу барон пропускает сильнейший удар по шлему и грузно рушится на колени, оглушенно мотая головой, его меч отлетает далеко в сторону. Жан с силой бьет англичанина ногой в забрало, я удовлетворенно киваю. Поступи баварец иначе, я мог бы решить, что в душе он грязный язычник, ведь око за око, а зуб за зуб – принцип библейский. А потому, ударив противника по правой, тут же лупи его и по левой щеке, пока он, гад, не опомнился и не пожелал воздать тебе сторицей!

Черный Барон рушится с таким грохотом, будто обвалился дом, место схватки окутывает облако пыли. Наклонившись к поверженному противнику, Жан говорит ему что-то, неслышное за торжествующим ревом толпы. Затем, равнодушно пожав плечами, баварец втыкает меч в землю и, вытащив из ножен мизерикордию – кинжал, которым рыцари добивают поверженных противников сквозь щели забрала, – склоняется к англичанину. Примеривается, как ловчее вбить лезвие, чтобы, не дай бог, оно не застряло в кости. Толпа замирает в сладостном предвкушении, лица зрителей горят ожиданием чужой смерти. Принципу «умри ты сегодня, а я – завтра» даже не тысячи лет, миллионы. Он заложен у нас в генах, так глубоко, что не выкорчуешь никаким воспитанием. Даже юные девушки, почти дети, пылающими глазами следят за происходящим, дышат часто, лица их разрумянились так, словно по щекам мазнули свеклой.

– Стой!

От пронзительного крика все вздрагивают, суматошно оглядываясь. Из ложи короля выбегает Жанна. Лицо ее бледно, но решительно, самые зеленые в мире глаза ослепительно пылают. Подлетев к брату, Дева твердо говорит ему:

– Стой, не марай свою победу убийством!

Жан, помедлив, кивает, не глядя вставляет кинжал в ножны и, наклонившись к поверженному, сухо бросает:

– Скажи спасибо, что моя сестра вступилась за тебя. Дарю тебе жизнь. – Затем, повернувшись к дофину Карлу, он громко, на все турнирное поле, объявляет: – Сегодня любовь и забота Жанны принесли мне победу. Завтра любовь моей сестры принесет победу всему королевству. Вив ля Франс!