Тогда Дева Жанна упросила дофина разрешить участвовать в турнире среднему «брату», Жану. Понятно, это грубое нарушение правил, но раз уж Карл Валуа пошел навстречу Деве, то главный судья турнира ловко сделал вид, что ничего не заметил. Сэр Хьюго де Вальдок, за цвет доспехов получивший прозвище Черный Барон, досадливо поморщился, узнав, что последним его противником выступит человек, всего месяц назад возведенный дофином в дворянство и рыцарство, но противиться не стал. Если галлам некого выставить, кроме грязного мужика, что еще месяц назад крутил быкам хвосты, то он не возражает. Пусть будет по-вашему, по-французски.

Мы едва успели плюхнуться на лавку на трибуне, как звонко запели трубы, привлекая всеобщее внимание. Я с облегчением вытер едкий пот, заливающий глаза, сьер Луи недовольно покосился, бесцветные глаза расширились, с недоумением он шепнул:

– У вас одежда в крови!.. Что-то случилось?

– Пошла кровь носом, – буркнул я, бережно ощупывая грудь. – Ничего страшного.

Дай бог здоровья тому гению, что придумал кольчуги. Пусть она не выдержала близкого броска тяжелым клинком и кольца разошлись, но жизнь-то спасла! А небольшой шрам, что останется на месте раны, лишь украсит меня. Спасибо еще, что живем не на Востоке, – по слухам, тамошние ассасины мечут ножи, лезвия которых смочены в мгновенно убивающих ядах. Будь благословенна патриархальная Европа, где еще не пошли в ход подобные мерзости! А кстати, отчего это я не использую в работе отравленные ядом клинки? Все-таки Россия – больше азиатская страна, а значит, мне сам Бог велел использовать наши скифские хитрости.

Пока я считал потери, все присутствующие затаили дыхание, с радостным предвкушением пялясь на турнирное поле. Каждый понимал, что вот сейчас состоится решающий поединок и страшным позором для Франции будет, если победу на турнире, затеянном в честь новой освободительной войны, одержит англичанин. Коли дело идет вкривь и вкось, даже не начавшись, добра не жди! А уж англичане сумеют раструбить на весь свет, что во Франции не осталось доблестных рыцарей. О чем, мол, тут говорить, если даже на турнир выставить некого!

– Через северные ворота на турнирное поле въезжает достойный рыцарь из графства Кармартен, барон Хьюго де Вальдок! – торжественно объявил герольд. – Господин барон – победитель в семнадцати парных поединках в нашем турнире!

Трибуны отозвались восторженным ревом.

– Надеюсь, на восемнадцатой встрече его везение закончится, – пробормотал я, машинально просматривая содержимое лекарской сумки.

Вот зачем Жанна приказала срочно меня найти и приволочь на трибуну, чем бы я там ни занимался. Она верит в умелые руки личного лекаря, а к местным коновалам относится настороженно, не готова отдать им на растерзание баварского «брата». Разумеется, Дева целиком и полностью уверена в победе Жана, но хочет, чтобы лекарства и перевязка на всякий случай были под рукой. Уж больно здоров Черный Барон, сам я, к примеру, ни за что не взялся бы драться с подобным чудовищем.

– Через южные ворота на турнирное поле въезжает рыцарь из Шампани шевалье Жан де Ли, брат Девы Жанны, – с жаром объявил герольд, наверняка ярый патриот Франции.

Деревянные ворота распахнулись, пропуская рыцаря на буланом жеребце, и трибуны восторженно загудели. Пусть наш поединщик не был столь именитым, но теперь всяк видел, что и конь у француза не намного ниже, чем черный зверь британца, да и сам шевалье по габаритам выдался почти вровень с Черным бароном. Вот и турнирное копье Жана ничем не уступает британскому, точь-в-точь такое же бревно. Я метнул взгляд на сэра Хьюго, тот несколько секунд цепко изучал противника, затем перехватил копье поудобнее.

Знающему врачу порой достаточно беглого взгляда, чтобы выставить правильный диагноз, не пользуясь при этом анализами, рентгенами и прочими томографами. Опытный скульптор без ошибок выберет нужную глыбу мрамора, а мастер-столяр – дерево. Так же и у бывалых воинов, которые, едва бросив мимолетный взгляд, по посадке в седле, по манере держать копье сразу видят, с кем имеют дело. Судя по тому, как сузились глаза Черного Барона, а тяжелая челюсть медленно выдвинулась вперед, Жан пришелся ему не по вкусу.

Старший судья важно поднял белый жезл, украшенный позолоченной резьбой, и, выдержав долгую паузу, махнул им. Трубачи тут же вскинули до блеска надраенные горны, ослепительно горящие на полуденном солнце, смешно надули щеки, ставшие круглыми, как яблоки. Не успели мы насладиться прекрасной мелодией, как песнь труб тут же заглохла, с таким грохотом кони замолотили по утоптанной в камень земле широкими, словно тарелки, копытами. Заслышав сигнал к бою, жеребцы сами прыгнули с места, не дожидаясь иной команды, и уже через несколько секунд они встретились на середине поля. Сцепившись огненными глазами, кони громко завизжали от ярости, – похоже, чуть ли не впервые они встретили достойного противника.

Оба жеребца рождены вожаками, попади в одно стадо, бились бы до смерти, ни один бы не уступил добровольно. С оглушительным треском разлетелись турнирные копья, каждый всадник умело принял удар на щит, даже не покачнувшись в седле. Рыцари с трудом остановили разгоряченных коней в самом конце турнирного поля, шагом вернулись на прежние места. На трибунах оживленно переговаривались, некоторые зрители обнимались от радости, кто-то громко молился, воздев глаза к небу. Впервые Черный Барон не смог выбить француза из седла с первого наскока, какие еще чудеса принесет последний поединок турнира?

Ну, француз-то из Жана де Ли сомнительный, он и говорит с акцентом. Не беда, половина присутствующих рыцарей, особенно из южных провинций, изъясняются так, будто каши в рот набрали. Северяне, напротив, порыкивают, а бургундцы ставят неожиданные акценты. Ни за что не расскажу соседям, что на самом деле Жан баварец, а не галл, к чему портить людям радость. Ее и так мало бывает в жизни, вряд ли у каждого наберется полный месяц счастья. Ох, не врал классик, сказавший, что человек рожден для счастья, как олень для охоты, а рыба – для ухи.

Главный судья турнира повторно воздел к небу белый жезл, и не успели горнисты вскинуть трубы к губам, как кони сами ринулись в бой. С грохотом взорвавшегося снаряда разлетелись копья, всадники едва заметно пошатнулись в седлах. Трибуны взорвались радостным криком, мужчины тыкали пальцами – во французского богатыря, смеялись и били руг друга по плечам, девицы вовсю строили глазки отважному поединщику. Молящийся позади меня рыцарь резко усилил нажим на Господа, во весь голос обещая сжечь дотла две английские церкви месте с мерзкими островными священниками-еретиками при первом же удобном случае. Взамен за вой богоугодный подвиг шевалье просил Всевышнего всего лишь даровать победу достойному рыцарю, что защищает честь милой Франции. Судя по тому, как хитро молящийся поглядывал в небо, Бог явно колебался и вот-вот должен был сдаться. В третий раз судья вскинул жезл, торжественно запели трубы, и разгоряченные кони, набрав невиданную скорость, в момент домчались до середины турнирного поля. Всадники столкнулись с оглушительным лязгом рухнувшего с моста бронепоезда, копья толщиной в руку взрослого мужчины треснули, разлетевшись сотнями осколков. Машинально выкинув руку, я поймал один прямо перед лицом, плотный, с острым расщепленным краем. Всадники оглушенно покачнулись, но усидели в седлах, ни один не выпустил вдребезги разбитого щита. Трибуны в общем порыве рыдали от радости, девицы восторженно визжали, махая шелковыми платочками так, будто передавали флажковой азбукой целые любовные поэмы.

Я кинул быстрый взгляд на судейскую трибуну. Главный герольдмейстер, забавно шевеля седыми пышными усами, о чем-то выспрашивал дофина Карла, тот в сомнении морщил лоб, косился вправо, где мстительно улыбался герцог Алансонский, настаивал на чем-то, рубя воздух ладонью. Вот герцог с откровенной ненавистью глянул на Черного Барона, который бок о бок с Жаном де Ли застыл напротив королевской ложи, молча ожидая решения судей, тут же скривил рожу, будто куснул лимон. Боевые Жеребцы под рыцарями замерли, словно каменные изваяния, лишь злобно поблескивали их огненные глаза да раздувались широкие ноздри.

Главный герольдмейстер, набычившись, ткнул большим пальцем за спину, указывая на трибуны, затем махнул жезлом в сторону турнирного поля. Дофин покачал головой. Герцог Алансонский, побагровев, выпятил нижнюю челюсть, вскинул голову, как норовистый жеребец, и, скрестив руки на груди, гордо бросил нечто явно вызывающее, но отсюда неслышное. Кое-кто все же ухитрился расслышать. Граф Танги Дюшатель, стоящий в углу королевской ложи, пошевелился, медленно опустив руку на эфес меча. Как ни плавно он это проделал, герцог Алансонский заметил опасное движение и, резко развернувшись, что-то выкрикнул. Несколько секунд они с графом ломали друг друга взглядами, затем герцог, побледнев как снег, сделал шаг назад и, осознав, что потерял перед всеми лицо, тут же вспылил настолько, что потянул из ножен меч. В ответ граф Дюшатель опустил забрало шлема, а я скептически поджал губы.

Если герцог забудется настолько, что обнажит меч в опасной близости от дофина, я не дам за его жизнь ломаного медяка. Вопрос в том, успеет ли Алансон проделать этот трюк? Японцы из молниеносного выхватывания меча целую науку создали, но поверьте на слово, европейцы ничуть не уступают им в скорости реакции. Другое дело, что у нас принято вытаскивать меч медленно, красиво, чтобы сверкающее на солнце лезвие бросало в лицо врага пламенеющие отблески, заставляя его недовольно морщиться, даже ежиться от страха. И вообще, есть лишь три вещи на свете, что по-настоящему веселят сердце истинного рыцаря: вид горящего замка соседа, несущийся во весь опор боевой жеребец и собственный меч, гордо воздетый к самому небу!