Люцина отступила за спину Малгоси, покопалась в сумочке; девушка даже услышала шелест, как слышу я его сейчас — но обернуться не успела. Голова ее очутилась в пластиковом мешке. Малгося взвизгнула, подскочила, а Беата уже упала на нее сзади, прижала к земле. Малгося лицом грохнулась о тротуарную плиту, страшно было больно в носу, кровь из рассеченной брови размазалась по черной пленке. Не знаю, то ли Малгося потеряла сознание, то ли застыла от изумления — но Беата без какого-либо сопротивления крепко связала ей руки за спиной. Вдвоем подруги прижали Малгосю к земле. Осколок стекла вонзился девушке в щеку.

— Курва ты дурная, — просопела Люцина. Она умело отобрала у Малгоси сотовый телефон, — с тобой, как с дитём малым.

— Первого встречного-поперечного мы к себе не приглашаем. Нужно было подумать об этом.

— И не пить, не пить всякую гадость, не пить, — повторяла Люцина. Она уже подняла ногу, чтобы пнуть Малгосю. Беата вовремя схватила ее за щиколотку.

— Нет, — прошипела она, — ежели чего, мы тут не при чем…

Они потащили Малгосю за руки. Мешок был большой, он сдвинулся за лопатки, на высоту груди. Девушка пыталась было дергаться, отчаянно завопить, но ей не удалось. Иногда люди поворачиваются, слыша крик, но только не тут. Впрочем, рядом вообще никого не было.

Ноги у Малгоси были свободны, и она пыталась вслепую ими пинать, но потеряла равновесие и упала бы, если бы ее не придержали. Уже совершенно дезориентированная, Малгося просила сжалиться, что если она в чем-то сделала им неприятность, то ужасно об этом жалеет. Или, возможно, это такая игра, новая забава, точно так же, как инициация в секретном клубе американского колледжа. Да нет, не игра это — когда играют, не бывает так больно. Люцина с Беатой схватили свою жертву под локти и потащили в сторону теннисных кортов, выдумывая все новые и обидные ругательства.

Они проходили мимо выросших неизвестно когда и жилистых, словно баобабы, древесных стволов и пучков травы, вымахавшей выше человеческого роста. Девицы останавливались через каждые десять-двенадцать метров, бросая Малгосю лицом в размокшую землю, передыхали, поднимали свою жертву и тащили дальше. Малгося поняла: лучшее, что она может делать, это пассивно сопротивляться. Тогда она крепко свела колени и напрягла мышцы.

Люцина с Беатой чувствовали дрожь, проходящую через самый центр позвоночника. И бешенство. Таскаясь по грязи они забрызгались по пояс.

Поначалу они хотели затянуть Малгосю в самый центр массива, впихнуть в ближайший подъезд и сбежать. Но им не хватило смелости. Они не чувствовали магии, один только страх. А в страхе ничего магического нет. Люцине казалось, будто бы она очутилась в гробнице. В окнах не горел свет; более того, стены были настолько гладкими и черными, что не было видно и самих окон. Здесь даже дождь падал бесшумно.

Сейчас они стояли напротив улицы, чтобы видеть фонари. Кое-что, помимо черных стен, изменилось здесь еще, вот только девицы не могли понять — что. До Беаты это стало доходить, когда она поднимала Малгосю с асфальта. Здесь было меньше воды, чем где-либо еще. И дождь. Он был теплым и густым, будто компот.

— Пошли, — шепнула она, — мне страшно.

Малгося пыталась что-то сказать. Мешок, грязь, кровь и вода — сейчас все это было у нее во рту. Девицы дернули ее раз, другой, разогнали — как только могли и отпустили так, чтобы Малгося полетела вслепую, прямиком в черную стенку. Девушка ударилась лбом, совершила странный полуоборот и рухнула на землю. Могу поклясться, что Святой Вроцлав застонал.

— A-а, мы сделали это! — Люцина захлопала в ладоши. — Я не знала, я не знала, что…

Беата схватила ее за руку. Она не отрывала взгляда от Малгоси, которая, придя в себя, кашляла и пыталась перевернуться на спину. При этом она терлась головой об асфальт, пытаясь снять мешок.

— Пошли отсюда, Лю, — попросила Беата.

Подруга только расхохоталась.

— Пошли уже. — Только не говори, будто бы ты боишься, — попросила Люцина, но ведь Беата и вправду этого не говорила. Она потянула подружку за собой так, что та чуть ли не упала, потом помчалась, что было сил, лишь бы подальше. Подальше от Малгоси и черных стен, в место, где дождь будет холодным, как ему и следует, где имеются люди и огни.

Они вернулись на Швидницкую, чтобы переодеться, поправить макияж, допить джин и проглотить по таблетке. Теперь уже они могли себе это позволить. Одна с другой практически не разговаривала. В себя толком Беата пришла только в клубе. Этой ночью ее сердце билось сильнее, огни были какими-то другими, их пульс слепил, бит вообще вылетал за пределы вселенной. Похоже, выпила она лишнего, потому что очнулась в туалете. Какой-то перец, которого в иных обстоятельствах она посчитала бы даже пристойным, теребил ей груди и осторожно покусывал то один, то другой сосок. Увидав, что девушка плачет, он отскочил. Ему показалось, что он сделал ей больно.

Самой возвращаться к себе домой ей не хотелось. Спали подруги в кабинете Фиргалы, прижимаясь одна к другой. Засыпая, Беата чувствовала на себе запах грязи, мужчины и чего-то еще, чего она не могла идентифицировать.