ГИМН БРАТУ ТЕЛУ

Святой Франциск провел эту зиму между скитом святого Елевтерия и скитом Фонте Коломбо, отказываясь хоть как-нибудь защитить себя от холода. Не желая надевать вторую рясу, он согласился на утеплительные заплаты на груди и на плечах при условии, чтобы они были снаружи и достаточно выделялись, дабы все видели его слабость в отступлении от правила. Но даже мизерные уступки больному телу не давали покоя его совести.

— Не кажется ли тебе, — спросил он у своего духовника брата Леоне, — что ты слишком многое прощаешь моему телу?

И брат Леоне, по вдохновению Божьему отвечал:

— Скажи мне, всегда ли плоть твоя была послушна твоей воле?

— Да, — признался святой Франциск, — могу засвидетельствовать, что тело мое меня слушалось, что не боялось трудов, усталости, болезней и всегда исполняло мою волю, сразу повинуясь каждому моему приказу; что я и тело мое были всегда в согласии и дружно служили Господу Богу.

Ответ этот весьма примечателен для 1226 года. Какой-нибудь дуалист так бы не сказал. Но брат Леоне не даром был его учеником. На этот раз он воспользовался аргументами учителя, всегда радевшего о больных, чтобы защитить здоровье его самого.

— Ты несправедлив к своему телу, — начал он. — Разве так обращаются с верным другом? Не хорошо отвечать злом на добро, тем более если благодетель твой терпит нужду. Как мог бы ты служить Господу твоему без помощи тела?

— Верно, сын мой, ты прав!

— Несправедливо, — продолжал брат Леоне, — покидать в беде столь верного друга. Не бери, отец, этого греха на душу.

Святой Франциск покорно поблагодарил товарища, рассеявшего его сомнения, и обратился к своему телу со словами:

— Радуйся, брат тело, и прости меня. Отныне я охотно буду исполнять твои желания и помогать тебе в твоих невзгодах.

Не примешалась ли к этим словам ирония по поводу уступки, сделанной так поздно? Как бы там ни было, диалог этот, уже мало что значивший для здоровья Франциск, важен для нас, поскольку показывает, что он не относился к телу как к врагу, даже когда обходился с ним сурово, и незадолго до смерти признал его братские заслуги.

ГИМН ПРОЩЕНИЯ И ПОКАЯНИЯ

Кардинал Уголино и брат Илия понимали: Франциску, чтобы перезимовать, нужен мягкий климат, и в поисках места поближе остановились на Сиене.

Но и в прекрасном городе Мадонны, от самых ворот открывающем посетителям свое огромное сердце, святой не получил облегчения. Напротив, он был там на волоске от смерти, когда кровь пошла у него горлом. Тогда он изъявил желание вернуться в Ассизи. Но путешествие было теперь совсем не таким простым делом, как раньше, когда босиком и без сумы прошел он всю Италию и Святую Землю. Теперь толпы народа ожидали его, выходили ему навстречу, преследовали его, оспаривали его друг у друга. Теперь каждый городок, в котором он останавливался, благоговейно надеялся, что он останется умирать в его стенах и что именно его стенам достанется честь охранять мощи святого. Теперь не только преклонение веры, но и средневековые предрассудки становились испытанием для его святости.

Чтобы оградить его от волнений и опасностей, брат Илия приказал сопровождавшим братьям удлинить путь и идти самыми безлюдными и, увы, самыми плохими дорогами — через Челле, Губбио и Ночеру. В Сатриано, на территории Ночеры к братьям присоединились арбалетчики, посланные Ассизской коммуной, дабы охранять избранника Божьего, возвращавшегося в свой город, чтобы умереть. Епископ хотел видеть его своим гостем.

По прошествии двадцати лет епископ Гвидо сохранил гордый и запальчивый нрав своей зрелой поры. Таким же был он, когда принял юношу, расставшегося с одеждой ради любви к Богу, а теперь Франциск застал его в состоянии войны с подестой, мессером Берлинджерио ди Якопо. Причиной послужил один из тех конфликтов между властью светской и властью духовной, что так легко вспыхивали в тесном мирке коммуны. Епископ прибегнул к оружию духовному, отлучив подесту; подеста — к оружию экономическому, поставив епископа перед угрозой голода, то есть запретив своим подчиненным что бы то ни было продавать или покупать у него, вообще заключать с ним любые сделки. Бойкот, сказали бы сегодня. Горожане оказались между двух огней: общение с подестой грозило им отлучением; общение же с епископом — штрафами и репрессиями.

Эта безрадостная ситуация была чревата настоящей войной партий и могла обернуться для Ассизи бедствием. Святой Франциск, всю жизнь выступавший миротворцем, должен был немедленно что-то предпринять для спасения города, и способ, им выбранный, оказался достойным человека, который семнадцатью годами раньше сумел воздействовать на кардиналов исключительно словом любви.