Когда Марими проснулась и боль покинула ее голову, она сняла магические глаза Годфредо и, поняв с восторгом и благоговейным трепетом, что они даровали ей возможность попасть в потусторонний мир, где она получила послание от Первой Матери, выбежала из пещеры и пронеслась по каньону, догнав Годфредо у валунов, на которых были вырезаны символы луны и ворона.
— Я стану твоей женой, — сказала она.
Так как Первая Мать говорила с Марими и из-за того, что Годфредо был необычным человеком, пришедшим с запада, где обитали предки, вожди, их помощники и шаманы сочли, что им можно разрешить пожениться. Но поскольку это было табу, то требовалось обратиться за советом к духам. Пять дней шаманы сидели в парильне, поедая дурман и растолковывая свои видения, а в это время Марими и Годфредо постились, молились и сохраняли себя в чистоте. Когда старейшины вышли на свежий воздух, они объявили Годфредо реинкарнацией одного из предков, особенным человеком, посланным богами в партнеры их шаманке. Плотский союз с ним сделает Марими сильнее, а вместе с ней и все племя.
Племя отмечало свадьбу в течение пяти дней, устроив пир, пляски, играя в азартные игры. А когда последняя ночь закончилась обрядом плодородия под полной луной, в котором принимали участие все члены племени, делая то, что Годфредо раньше считал аморальным, он лежал в объятиях Марими и впервые в жизни чувствовал такое удовлетворение и спокойствие.
Пришел день, когда гонцы с берега принесли весть, что на горизонте появились паруса. Годфредо быстро собрал свои карты и записи и радостно побежал на пляж, где увидел четко различимые очертания парусов на голубом небе. Марими присоединилась к нему, держа на руках их первого ребенка. Вскоре все племя собралось на дюнах, и Марими достала палочки, чтобы разжечь костер. Но, когда она уже собралась раскрутить их, Годфредо остановил ее. Внезапно он понял то, что не приходило ему в голову раньше: если он возьмет Марими с собой в Испанию, она станет любопытной диковиной, как дикари Колумба при дворе Изабеллы, предметом, который все будут разглядывать. Может быть, над ней будут даже насмехаться. Они отберут у нее достоинство и душу. И она увянет и погибнет, как цветок вдали от родной земли. Но вдруг он четко осознал, что и сам не может уехать. Он не в силах оставить любимую Марими и своего сына.
Годфредо бросил карты и летопись на незажженный костер, где пергамент со временем промокнет и сгниет, и его смоет прибоем, и потом, взяв Марими за руку, повернулся спиной к парусам на горизонте и повел ее прочь от берега, обратно в их дом.
За минувшие недели, месяцы и, наконец, годы странная вещь произошла с Годфредо: он начал ощущать любопытный комфорт, слушая истории у вечернего костра, легенды, передававшиеся из поколения в поколение, волновавшие аудиторию, которая вздыхала, улыбалась и задорно хлопала рассказам о храбрых подвигах своих прародителей и о том, как Черепаха обманула Койота, как был создан мир, как со звезд умершие могли смотреть на своих сыновей и дочерей. Дон Годфредо видел в словах рассказчика незримую нить, уходившую обратно во времени, сплетая настоящее и прошлое, пока не становилось неясно, повествовала ли история о чем-то случившемся давным-давно или только вчера. Это не имело значения. Истории были хороши. Они развлекали. И они создавали чувство причастности и единения как с другими слушателями, так и с теми, кто уже ушел в земли предков.
Он также понял всю бесполезность своего европейского наряда. Среди этих людей он не являлся показателем статуса, а в действительности бархат и сковывающий движения хлопок оказались непрактичными в земле, где лето было жарким и сухим, а зимы теплыми. Годфредо, подобно мужчинам топаа, привык к ощущению солнца на своей коже и, сбросив камзол и бриджи, ходил голым, как в стародавние времена это делал Адам.
Еще дон Годфредо осознал, что перестал скучать по часам, дням недели или месяцам. Он начал чувствовать новый ритм времени в своем организме. Теперь, чтобы определить время, он смотрел не на солнечные часы, а на само солнце, совершавшее свой небесный обход. И больше не имели значения названия дней и месяцев, только сезонов, которые, как он обнаружил, человек знал на инстинктивном уровне, словно у него внутри все менялось вместе с сезонами, убывая и нарастая с луной, отступая и прибывая вместе с приливной волной. Ученый стал понимать связь топаа с землей и природой. Он видел, что человечество не отделено от зверей и деревьев, как они с друзьями думали у себя на родине. Каждый мужчина, каждая женщина, каждый олень, ястреб и моллюск, каждый куст, цветок и дерево были сложным образом вплетены в большую сеть, сотканную космическим ткачем.
К земле, где он раньше чувствовал себя одиноким и брошенным, Годфредо ощущал большую привязанность, чем к любому другому краю в своей прошлой жизни. Дом в Кастилии обратился в сон. Книги, инструменты, часы и перья утратили свою важность. И, в конце концов, он не стал обучать топаа изготовлению колеса, добыче металла, знанию алфавита и математике. Раз уж на то была Божья воля, чтобы сохранить их столь же невинными, как Адама и Еву в Райском саду, то кем был дон Годфредо, чтобы предложить им яблоко с древа познания?
Дон Годфредо де Альварес, будучи мужем Марими, прожил среди топаа двадцать три лета. Он подарил ей двенадцать детей, и, когда он умер, его обрядили в старую одежду, надели золотое распятие ему на шею и кремировали с великими почестями. Потом в красивейшем каноэ его прах отвезли в море и развеяли над волнами, когда-то вынесшими его на берег. Вторую пару глаз, которая дала Марими возможность по-другому увидеть мир и которую он завещал ей в память о своей любви, она закопала в пещере рядом с Первой Матерью, — дар от человека, который вышел из моря.
Глава 5
Эрика резко раскрыла глаза. Стараясь не дышать, она прислушивалась к ночной тишине.
— Боже мой! — закричала она, выпрыгнув из кровати и схватив в темноте свою одежду. Она вылетела на улицу и помчалась через лагерь к старой армейской палатке, где спал Люк. Пробравшись внутрь и чуть не споткнувшись о спальный мешок, она потрясла его за плечо и прошипела:
— Люк! Просыпайся! Кто-то забрался в пещеру! Люди! Копают!
Он протер глаза.
— Что? Эрика?
— Разбуди остальных. Быстро!