Годфредо увидел старую могилу, возможно, тысячелетней давности. Положив на нее цветы, Марими сказала:

— Мы всегда делаем подношения Первой Матери. — Потом она показала ему рисунок на стене и поведала историю первой Марими. — Я рассказываю тебе это, Годфредо, потому что у тебя здесь пустота. — Она положила ладонь ему на грудь. — Это очень плохо для человека, ибо без веры, которая может заполнить пустоту, в ней поселятся злые духи. Духи печали и горечи, ревности и ненависти. Годфредо, я привела тебя сюда, чтобы заполнить эту пустоту мудростью Первой Матери.

Годфредо посмотрел на руку медного цвета на своей рубашке, которая когда-то была белой. Он заглянул в невинные, но в то же время умные глаза индианки, ощутил тяжесть гор вокруг себя, услышал странные перешептывания во тьме, почувствовал движение теней, наблюдающих и выжидающих. Пещера напомнила ему грот, в котором он побывал ребенком, где, как говорили, святой нашел исцеляющие воды. Вероятно, магические пещеры все-таки существуют, возможно, Первая Мать Марими и правда была здесь.

От мужчин топаа Годфредо научился носить с собой инструменты, и сейчас из кожаного мешочка, висевшего на поясе, он извлек красный и блестящий осколок обсидиана. Его острым краем он вырезал на чистой стене пещеры: «Ла Примера Мадре». Потом сказал с улыбкой:

— Теперь все будущие поколения будут знать, кто здесь похоронен.

Марими зачарованно смотрела на необычные очертания. Пока Годфредо рисовал свою карту и вел летопись, он пробовал научить ее читать. Но символы оставались всего лишь непонятными знаками. Теперь, когда она взирала на только что вырезанные буквы, луч света проник в ее разум. Протянув руку, она прикоснулась к стене и, ведя по буквам кончиками пальцев, произнесла каждую, внезапно осознав их смысл.

Глядя на нее, слушая ее мягкий шепот, Годфредо был потрясен. То было чудо, о котором он так просил, свершение его мечтаний: он научил Марими чему-то из своего мира. И в это мгновение он почувствовал, как его страстное желание сменилось более нежным чувством. Он влюбился в нее.

Взяв ее за руки, он повернул Марими к себе лицом.

— Ты девственница, потому что так завещала Первая Мать?

— Да.

— Как монахини в Испании, посвятившие свою непорочность Матери Божьей. Марими, я не могу поверить в твою Первую Мать больше, чем я верю в другую первую мать по имени Мария. Но я уважаю твою веру и твои обеты. Я больше не буду просить тебя пойти со мной, ибо понял, что это неправильно. Но я не могу остаться жить среди твоего народа. Боль так сильна, что смертному ее не вынести. Я уеду.

Когда она заплакала, он обнял и держал ее, содрогаясь в душе, осознав, что больше ее не увидит.

Он чуть отстранился, пока у него еще оставались силы, и произнес:

— Ты говорила, что вы никогда не приходите к Первой Матери, не оставив какого-либо дара. — Он снял очки и передал ей. — Это мое подношение для нее.

И внезапно ему было видение будущего.

— Люди придут и уничтожат вас, — проговорил он страстно. — Я уже видел, как это происходило с империями на юге. Они придут со своими писарями и священниками, учеными и солдатами и отберут то малое, что вы имеете, и взамен не дадут ничего, кроме жестокого правления, как они это сделали с ацтеками и инками, как происходило везде, куда бы ни ступала нога цивилизованного человека. Поэтому я отправлюсь на юг, в Баха Калифорнию, и скажу им, что здесь для них нет ничего полезного, и если мне повезет, то ты и твой народ будете жить в покое хотя бы какое-то время.

Когда он ушел, Марими осталась в пещере с расколотым надвое сердцем. Впервые в жизни она не хотела быть избранной служительницей Первой Матери. Она хотела Годфредо.

Она посмотрела на очки в своей руке, эти чудесные глаза, позволявшие увидеть другие миры. Одев их на нос, она сначала взглянула на буквы, составлявшие слова Первая Мать, а потом на рисунок — и изумленно выдохнула. Фигуры выросли! Они заполнили ее глаза и теперь открывали мельчайшие детали и дефекты, которых она не замечала ранее. И когда она повернула голову, ей показалось, что символы тоже сдвинулись!

Внезапно острая боль пронзила ее голову. Марими закричала и упала на колени, а затем повалилась набок, когда знакомая болезнь накрыла ее, окутав черной тьмой и погрузив в глубокое забытье.

Во время короткого сна ей явилась Первая Мать — неразличимое, сияющее видение, — которая говорила молча, скорее смыслами, чем словами, и она сказала своей служительнице Марими, что безбрачие — обычай, придуманный людьми, а не богами. Первая Мать хотела, чтобы ее дочери рожали детей и имели большое потомство.