— Шесть часов тренировок и без еды? Нет уж. Я сейчас.
Кай уходит на кухню, и я слышу, как в полной тишине отец говорит Оксане:
— А ведь Морозов уверял меня, что я совершаю ошибку, забирая заявление, и такого парня нельзя держать на свободе. Хорошо, что я не поверил.
Глава 13
Сердце вот-вот проломит ребра, по виску скатывается капля пота. Мышцы горят огнем, а сухой воздух пропитан потом и пылью от бесконечных прыжков. За арочным окном в пол сгустилась ночь, и на множестве стеклянных панелей блестят капли затяжного дождя. Я понятия не имею, сколько сейчас времени, но если все еще держусь на ногах, значит должна продолжать.
До прослушивания считанные дни, а я по-прежнему собой не довольна. Я изучила каждый па, поворот и прыжок, и даже во сне повторяю партию феи Сильфиды, но каким-то седьмым чувством понимаю, что все равно что-то упускаю.
Вот почему все свободное время я провожу на репетициях, если это позволяют лекции.
— Заново с того же места! — прошу, когда рояль стихает.
Примерно в тысячный раз. Опять и опять. В балете нет места слабым. Я танцую до сбитых пальцев, кровавых мозолей и тремора в теле, когда каждая связка вопит от боли, а потом повторяю все заново. Только так можно добиться той неземной легкости, которая присуща балеринам.
Музыкант за роялем ударяет по клавишам, и я опять взлетаю в воздух. Розенберг, которого я попросила вчера глянуть, сказал, что я двигаюсь безупречно, но что взять с этого льстеца?
Я собой недовольна.
Может, не стоит даже пробовать? Может, отменить прослушивание и сдаться? Мельком во время вращений вижу свое отражение в зеркалах: технически элементы выполняются верно, чего же не хватает?
В зал входит Ева Бертольдовна, и рояль мигом замолкает.
— Юленька, уже девятый час. Заканчивай.
Замираю, тяжело дыша.
— Думаете… Я готова?
— Конечно! А ты разве сомневаешься? Я видела твою программу, все будет хорошо. Кстати, Директор тоже придет.
Мне тут же хочется привязать к роялю музыканта, который при виде Евы Бертольдовны уже поспешно запихивает ноты в папку. Хорошо помнит, как вчера мы засиделись до полуночи. Слабак.
— Не волнуйся, Юля. Все будет хорошо. Ты замечательно подготовлена.
Ева Бертольдовна уходит вместе с музыкантом, а я остаюсь одна. Тело пылает, мышцы стонут и умоляют о пощаде, но от мысли, что пора вернуться домой, сердце спотыкается и стучит вразнобой, чего не случается со мной даже во время многочасовых занятий.