Я больно щиплю его руку:

— А с чего ты взял, что именно ты вправе распоряжаться моей судьбой?

— Я ведь уже объяснил тебе! — удивляется он. — Я люблю тебя. Этим все сказано.

— Я видела вчера, как ты меня любишь, — не выдерживаю я.

Но ему уже и не стыдно:

— Ну, это от безнадежности, ты же понимаешь.

— Я должна это понять?

— Ты понимаешь, — произносит он с нажимом. — Иначе я не пришел бы к тебе сегодня. Тебе не нужно объяснять, что человек — это такое сплетение страстей и молитв, что иногда страшно в себя заглядывать. Но приходится, ведь на это нам и дана жизнь, правда?

— Ты меня путаешь, Малыгин… Ты становишься философом.

Его рот презрительно кривится:

— Не век же быть плейбоем. Этим тоже пресыщаешься в конце концов. Не хочется говорить банальные вещи, но не все золото, что блестит.

— Я в курсе.

— И «Оскара» в кайф получать, когда в зале плачут от радости люди, которые тебя любят.

— Это могут быть и просто зрители.

Он морщится:

— Зрители… Читатели твои, при всем моем уважении… Они ведь любят нас только поверхностно. Их жизнью любовь к нам не становится.

— И не должна. Любовь вообще не должна заменять всю жизнь. Это скучно.

— А зачем заменять? — рассудительно замечает Влас. — Любовь, как палочка в мороженом, на ней все держится.

Меня разбирает смех: такого сравнения для любви никто до сих пор не придумал! Влас отзывается радостным смешком, потом валится на постель рядом со мной, и мы хохочем на два голоса. И мне приходит в голову, что можно дуэтом не только петь жестокий романс, но и смеяться вместе надо всеми нелепостями жизни, ее уродствами и даже обидами. И это уже не покажется шизофренией, на мысль о которой наводит смех в одиночку.

Он забыл народную мудрость: поспешишь — людей насмешишь. Наверное, я свыклась бы с его постоянным присутствием, если бы Влас дал мне продышаться, сжиться с тем, что реальность становится как бы поделенной на сегменты, немалая доля которых творится с его участием. Как начала привыкать к чашке кофе по утрам, к болтовне за обедом… Почему бы не оторваться от работы и не послушать, что творится в мире, как прошла утренняя репетиция. Театральные сплетни, как пасьянс — и жалко потраченного времени, и не оторвешься.