Глава 8

Одним прекрасным летним утром, когда раскинувшееся над Москвой голубое небо пылало зноем и на бульварах весело щебетали птички, по проезду Серова твердо и широко шагала высокая представительная особа. Вид у нее был неприступный и официальный; возраст ее определить было затруднительно, возможно около тридцати; но привлекала она мужские взгляды. Просторная синяя служебная униформа не могла скрыть ее высокой груди, округлых бедер и изящной талии, из-под трикотажного берета проглядывали короткие иссиня-черные волосы, телесного цвета чулки облекали плотные, стройные икры, казенные ботинки на ее ногах чуть поскрипывали и постукивали на ходу. Однако суровое, замкнутое лицо незнакомки метало молнии, размашистая походка ее пугала и пресекала всякие недозволенные поползновения и даже мысли.

Встречные прохожие уступали ей путь; дворники у парадных оробело смотрели ей вслед, а постовые, не выдерживав ее неистово-гневный взор, смущенно и растерянно отворачивали глаза. Женщина вошла в известное нам бюро пропусков на площади Ногина и предъявив дежурному свой мандат, уселась за боковой стол в углу канцелярии. Закурив папиросу, она углубилась в работу. Вахтер Касьянов, оказавшийся неподалеку, услужливо изогнув спину, подносил ей папки с документами и архивными делами. «Где отчет по сбору профсоюзных взносов за прошлый год?» потребовала она зловещим голосом. «Вы рапортовали ВЦСПС, что перевыполнили план!» Она гулко шлепнула ладонью по стопке бумаг, взбив тучу пыли. Кряхтя и нагибаясь, Касьянов, который одновременно был профоргом отделения, доставил затребованные документы. Пробежало много часов; ясный, солнечный день за окном потускнел; пепельница перед нею была полна окурков; истомившийся коллектив ходил вокруг на цыпочках и с трепетом ждал результатов. К концу рабочего дня инспекторша вызвала Касьянова и его свиту. «Какая жизнь при социализме может быть без профсоюзов?» вскричало это адское создание. «Ведь наше рабоче-крестьянское государство не обойдется без ВЦСПС. Это надо понимать, товарищи!» Голос у создания был визгливый и режущий; мало кто из прежних знакомых, кроме ее мужа, снарядившим ее сегодня в экпедицию, узнал бы в ней тихую и благонравную Машу Кравцову. «Своевременая уплата членских взносов есть важнейший вклад в построение нового общества,» без запинки вещала она собравшимся в комнате вохровцам. «Ответственное отношение к своим обязанностям подтверждает идеологическую стойкость вашего коллектива. Негодяев, уклоняющихся от уплаты, следует беспощадно выявлять и наказывать. Именно с этой целью райком послал меня провести у вас ревизию. Могу вас поздравить, товарищи, я передам руководству высокую оценку вашей работы.» Все захлопали и заулыбались, а профорг при прощании сунул ей в руку сверток с чем-то тяжелым и булькующим. «Никаких подношений,» изменившись в лице, сердито проворчала Маша. Больно отпихнув Касьянова к стенке, она вышла через парадную дверь на площадь и смешалась с толпой. Вечером того же дня, давясь от смеха, Кравцовы обсуждали ее «инспекцию». Они шли по бульвару, впитывая впечатления послевоенной советской жизни. Позванивая, катились битком набитые трамваи; у дверей магазинов терпеливо томились граждане в очередях; торжественно и важно дефилировали пешие милицейские патрули; обтрепанный московский люд скользил по тротуарам, зыркая из-под насупленных бровей и надеясь перехватить лишнюю порцию съестного; в подворотнях мужчины украдкой распивали водку; везде было множество плакатов, лозунгов и портретов славящих КПСС и Сталина. И верно, как символ торжества коммунизма, над неровной массой прогнивших халуп вздымалась непобедимой, надменной громадой желто-белая башня высотного здания; ее стрельчатые окна ярко сияли, ее острый шпиль с гербом СССР нацелился в вечное небо. Все здесь было омерзительно Кравцовым. Рискуя жизнями, они прибыли сюда исполнить долг перед отчизной. В любой момент они были готовы к самопожертвованию. Поразительно, но иногда они чувствовали себя своего рода туристами и верили, что в Советском Союзе они не на долго; через полгода они вернутся в Германию к своему годовалому сынишке. По приезде в столицу они устроились в гостинице возле Казанского вокзала. Их невысокий социальный статус не позволял им проживание в отдельном номере, то было зарезервировано для значительных партийных функционеров; Сергея поселили в комнату для четырех мужчин, Маше уготовили подобную участь — она оказалась в женском общем номере c шестью кроватями. Два дня назад Кравцовы прибыли в Москву, не откладывая приступили они к выполнению своей миссии, их каждый день был наполнен подготовкой к операции. Сегодняшняя вылазка Маши была особенно важной. Боясь быть услышанными, они замолкали при появлении каждого пешехода. «Я узнала личные данные всех вохровцев в министерстве, а также расписание их смен,» говорила она, прикрывая губы ладонью. «Молодец. Это уже половина дела. Завтра приступаем к изготовлению документов.»

В ту роковую ночь дежурство шло как обычно. Касьянов и Петрович, сидя на табуретках, дули шестой стакан чая, прикусывая его приторно сладкими карамельками и слипшимися ирисками, горка их лежала на столе между блюдцами, чашками и пустой щербатой сахарницей с отбитыми ручками. В вахтерке стояла тишина, прерываемая нудным тиканьем стенных часов, поскрипываньем половиц и сопеньем охранников. Мир вокруг них спал и даже черная тарелка репродуктора замолкла до утра. Касьянов и Петрович знали друг друга многие годы и все разговоры между ними были пересказаны давным давно. Но было у Касьянова излюбленное воспоминание, которое не уставал он повторять вновь и вновь. Ему исполнилось шестнадцать, когда грянула революция, и события тех знаменательных дней никогда не изгладились из его памяти. Он очень гордился завоеваниями советской власти и был ей благодарен, ведь жизнь его чудесно изменилась с первого же дня победы октября. Толкнув в плечо задремавшего Петровича, Касьянов повествовал, «Жили мы тогда, как и весь рабочий люд, в лачугах на Остоженке, а рядом с нами господа во дворцах услаждались и заморские лакомства, обхарканные нашей кровью, с утра до ночи трескали. Ну, мы, пролетариат, взбунтовались, что за безобразие, и буржуазии хвост прикрутили. Как смыло их всех из Москвы и дома ихние остались пустые! Вот я и говорю Марфутке: «Женушка моя, пошли захватывать, пока не поздно. Наше советское времечко пришло.» Она у меня cо всем согласная; мужу не перечит. Hе робея, с сидорами на плечах, вошли мы вдвоем в доходный дом г-жи Кекушевой. Чуднὁ было! Все притихло и вымерло в страхе. Улица пустая, подъезд пустой, квартиры на всех четырех этажах — пустые; только эхо от наших шагов ухает да гугукает. Поднимаемся мы по лестнице, открывай любую дверь, выбирай любой этаж; в апартаментах полированные мебеля стоят, в хрустальных зеркалах отражаются; у комодов и шкапов дверки настежь раскрыты; наволочки, белье, бумажки, осколки, вилки с ложками всякими по паркетам валяются; видно торопились контрики от народного гнева cбежать. Толкнулись мы в квартиру на третьем этаже, понравилось и расположились в комнате, в которой кровати стояли; нам много не надо, мы люди сермяжные и стали там жить-поживать. Поначалу жутковато было одним во всем здании обретаться, замков нет, вот злодеи нежданно ломать начнут, нас никто не услышит; пустая была тогда Москва, но скоро товарищи стали подселяться и через полгода набралось нас в доме, как сельдей в бочке, да так, что трудно дышать — коммуна образовалась. Отбоя от жильцов не было, а они все шли и шли. Даже в ванной домовой комитет какой-то осиротевшей графине койку поставил. «Всем по справедливости, так напутствуют нас большевики,» просвещал я аристократку, а она, неразвитая, только морщилась.» «Ты про это раньше не рассказывал, что у вас в ванной графиня проживала,» встрепенулся Петрович. «Куда же вы ее во время водных процедур девали? Вместе, что-ль делали?» Он сластолюбиво осклабился. «Ничего подобного. Одни неприличия у тебя на уме, старый хрыч, хоть и заплешивел ты. Когда нужда приходила, мы графинечку за занавеской прятали. Она привыкла и не возражала. У нас железная партийная дисциплина и все по графику.» Ладонью отер он вспотевший лоб, задрав голову, прислушался к могильной тишине наверху и продолжал, «Я всегда числился старшим по общежитию и каждый раз НКВД назначало меня понятым при обысках. Я с чекистами завсегда друг-приятель. Еще с семнадцатого года, когда мы беляков с Провиантских складов ловили… Враг не дремлет. Он вокруг. Враг может быть такой, что никогда и не подумаешь. Один заговор врачей чего стоит. Ты же сам по радио слышал…» Похоже, что Касьянов хотел что-то добавить, но внезапно замер с открытым ртом, услышав требовательный стук в дверь. Вздыхая и с трудом разгибая ватные от долгого сидения ноги Петрович побрел в переднюю выяснять. Насторожившийся Касьянов остался на своем месте. Он расстегнул кобуру, висевшего под правой рукой табельного оружия, и левой рукой взялся за телефон. Краем глаза он заметил свое отражение в оконной поверхности, повторявшее каждое его движение, правда, он не мог разобрать собственного лица, но силуэт бдительного охранника, защищающего социалистическую собственность, выделялся четко. Одно это подбодрило и порадовало его; он повеселел и расправил плечи. Окно вахтерки выходило во двор-колодец. Там было черно, как в преисподней, и не зги не видно; еле слышно капал дождь, его струйки медленно стекали по стеклу; до рассвета было еще часа три. Касьянов застыл, как борзая собака, готовая помчаться по свистку хозяина. Изо всех сил вглядывался он в пустой коридор и вслушивался в тишину. Где-то в глубине скрипнула входная дверь, прозвучало резкое восклицание, раздался уверенный, бескомпромиссный топот многих сильных ног; этот звук был знаком Касьянову с первых дней революции — так шагала политическая полиция. Вихрем влетели они в вахтерку и остановились как вкопанные, сверля Касьянова острыми, злыми глазами. Их было двое в защитного цвета офицерских мундирах с пятиугольными погонами майора и капитана на плечах, синие бриджи заправлены в хромовые сапоги, на головах сидели фуражки с васильковыми околышеми; позади них уныло плелся Петрович; третий чекист замешкался в дверях с чемоданом в руках. Молча козырнули они, предъявив свои красные книжечки, и продолжали угрожающе молчать, рассматривая вохровца. Касьянов вытянулся, руки по швам, у него тряслись коленки. «Неужели за мной?» металось в его сознании. Неожиданно лицо майора смягчилось. Он был голубоглазый, жилистый и седой, с очень белой кожей. «Тов. Касьянов, вы же советский человек. Как вы допустили, что в вашем министерстве орудует фашисткая банда? Мы пришли арестовать Алехина и Барсукова. Где они сейчас?» Касьянов ощутил, как по нему прокатилась волна невероятного облегчения. Ноги его подкосились и он присел на табурет. «Обошлось. Не меня,» с ликованием пронеслось в его сознании, но он тут же вскочил. «На боевом дежурстве. Охраняют вверенный им пост,» гаркнул он во всю мочь. «Пойдемте с нами,» поморщившись, позвал его капитан. Смуглый цвет лица, черные сверкающие глаза и орлиный нос выдавали его южное происхождение. «Вы оба понадобитесь нам при обыске врагов народа. На это время в вахтерке вас заменят наши сотрудники.» Между тем Алехин и Барсуков ничего не подозревали о грозящей беде. Опершись о свои автоматы, они считали в уме время до конца смены. В полной тишине последнего этажа трудно было сосредоточиться, окон не было, воздух был застоявшийся и ленивые мысли их уплывали вдаль. С их места за невысоким деревянным барьером тускло освещенный коридор казался таинственным и пугающим, а гипсовый бюст Сталина в конце ковровой дорожки зловеще улыбался. Они были двумя белобрысыми крепышами, верой и правдой служившими в полку МВД. Год назад перевели их за отличные показатели в Москву из Нальчика, где пять лет охраняли они заключенных в ИТЛ, там и насобачились эти крестьянские пареньки премудрости караульной и гарнизонной службы, там и получили звания старлеев. Не производя материальных благ, с юности оторванные от деревни и сельского труда, они жили на казенный счет на краю бездны сталинских концлагерей, полностью оболваненные и не понимающие, что творят. Ни тот, ни другой не были женаты, пользуясь обилием невест гуляли напропалую, однако оба были отличниками боевой и политической подготовки, читали газеты и журналы и на политзанятиях всегда задавали грамотные вопросы о происках вражеских элементов, пытающихся сорвать мирный труд советского народа. Потому-то Алехин и Барсуков бдительно несли свое нелегкое дежурство, не отвлекаясь на пустячные разговоры — они охраняли кабинет самого тов. Д.Ф. Устинова! И глаза у них никогда не слипались, и руки крепко сжимали боевое оружие. Они слегка пошевелились. Неожиданный мягкий шум поднимающегося лифта привлек их внимание. На его верхней панели вспыхнул красный огонек, неяркая белая лампочка прибывшей кабины осветила густую металлическую сетку, за ней обрисовались фигуры каких-то людей. Лязгнув, дверь открылась и выпустила двух военных в форме офицеров МГБ. С пышущими от бешенства лицами, они подбежали к их посту, предъявили свои удостоверения и сунули им под нос ордера на арест. Пушистые ресницы охранников растерянно заморгали, краска бросилась им в лица, они вспотели и затряслись, в глазах заблестели слезы: они так верно служили… «Сдайте оружие! Руки назад! Лицом к стене!» Часовые с готовностью повиновались, отдав свои автоматы и почувствовав холод стальных наручников на запястьях, в миг превратились они в безвольные куклы. Узкие лбы их упирались в бумажный лист первомайской стенгазеты, рапортующей о достижениях на полях страны; они не могли разобрать в ней ни строчки, так их обидели. Ведь раньше это были они, кто задерживал, арестовывал и отдавал приказы; Алехин и Барсуков никогда не предполагали, что сами окажутся на месте отверженных. Опять потянулись минуты, внутри них всё жгло и клокотало; как сквозь туман, услышали они голоса понятых; в их присутствии арестованных обыскали; содержимое карманов вывернули на стол; капитан составил список нехитрых предметов, которые там нашлись. В числе ключей, зажигалок, горстoк раскрошившегося табака, смятых бумажных рублей, медных и никелевых монет обнаружились фотокарточки двух девушек недурной наружности с надписями на память. «Кто такие?» зыкнул майор, да так, что в ушах заложило. «Что, просто девушки?!» Он хрястнул кулаком об стол. «Знаем мы какие тут девушки! Имена, адреса, явки?! Это ваши связные с троцкистким центром!» Понурившись, пареньки дали сведения. «Увести предателей прочь!» вскричал майор и провинившихся часовых отконвоировали вниз под дулами их собственных автоматов. Их вывели из подъезда и втолкнули на заднее сиденье стоявшей неподалеку эмки. Происходящее казалось ребятам наваждением, они трепетали и стонали, скрученные назад руки ломило, на головы им одели по черному мешку, они потеряли счет времени и перестали что-либо соображать. В таком состоянии они не могли заметить молчаливую женщину-водителя за рулем и усатого старшину МГБ на переднем сиденье, который тут же взяв рюкзачок, неслышной походкой понес его в здание. Ноша была тяжелая и неудобная, в ней что-то позвякивало. Перемигнувшись с заменивших вохровцев Сергеем, который на этот раз выглядел заправским чекистом, старшина, беззвучно ступая, устремился по лестнице на последний этаж. Здесь все уже было во власти заговорщиков. Преград больше не существовало — опустевший КПП никто не охранял; дверь в кабинет Устинова стояла распахнутой настежь; в соседней комнате слышались сдержанные голоса, оттуда доносился шелест страниц журналов и книг, скрежетали ящики столов, скрипела передвигаемая мебель — там проходил тщательный чекисткий обыск в присутствии понятых Касьянова и Петровича. Как искушенный читатель должно быть догадался офицерами МГБ были Глебов и Ниязов. В глубокой секретности прибыли они в Москву за неделю до начала операции и затаились на конспиративной квартире в трущобах Марьиной Рощи. Оба хорошо были известны органам НКВД-МГБ и появление их центре коммунистической власти представляло для них смертельную опасность; однако, операция имела огромное значение для подпольной организации, ожидался богатый улов, риск был оправдан. Их соратник, усатый старшина МГБ, на самом деле бывший врангелевский офицер, проживающий после поражения белых во Франции, будем называть его Мартынов, остановился на лестничной площадке в растерянности — его никто не встречал. Все до того шло как по писаному — поездка в качестве матроса на британском сухогрузе в Архангельск, ночная отлучка в город и прибытие в Москву — и тут в конце пути случилась досадная осечка, на кого пенять? В недоумении поводил он очами; ему, проведшему 30 лет за границей, никогда не доводилось видеть такое количество красных плакатов, лозунгов и призывов и сразу в одном месте, у него закружилась голова. Это был грузный, неспортивный мужчина лет пятидесяти, подверженный одышке и коликам; от избытка марксисткой пропаганды он пошатнулся и еле устоял. К счастью в этот момент в дверях кабинета показался Глебов и приветливо помахал ему рукой. Мартынов с облегчением кивнул и последовал за ним. Медвежатник был профессионалом с большим стажем; в годы войны открывал он сейфы и в Европе и в Америке, но в СССР оказался впервые. Как ни странно, он был честным человеком и в платежной ведомости числился как «профессиональный техник». Он не грабил взломанные сейфы, наоборот, передавал содержимое их владельцам. У него была хорошая репутация; его вызывали в экстренных случаях, когда были потеряны ключи или забыта комбинация кодового замка. Ему платили за то, что он открывая сейф, не разрушал его, сохраняя дорогостоящее хранилище пригодным для дальнейшей эксплуатации. Ситуация, в которой он сейчас оказался, была ему незнакома, щекотлива и опасна. Мартынов пошел на это задание бескорыстно и из патриотических побуждений. Войдя, он не бросился к объекту, но остановился на пороге, осматриваясь, нюхая воздух и запоминая пространство до мелочей. «Вначале следует обезвредить сигнализацию,» пробормотал он, сделав несколько шагов вперед. Развязывав свой мешок и немного в нем покопавшись, он вынул прибор, в котором современный читатель узнал бы бесконтактный тестер. Нацепив пару пластмассовых наушников, Мартынов стал делать кругообразные движения левой рукой с зажатым в ней тестером. Обследовав каждый квадратный сантиметр участка стены, в которую был вмурован сейф, он отмечал куском мела металлические предметы, оказавшиеся под штукатуркой: тонкую водопроводную трубу, несколько гвоздей и пару стальных креплений; к его разочарованию никаких медных токоносящих жил вокруг объекта не обнаруживалось. «Что же выходит? Сейф не защищен? Не могу поверить,» медвежатник в усталости присел на краешек стула. «Часовые на посту — это вся его охрана?» стоящий рядом Глебов удивленно развел руками. «Трудно в это поверить. Попробуйте изменить чувствительность и диапазон настройки,» посоветовал случайно вошедший в кабинет Ниязов. Обыск, который он проводил в соседней комнате был завершен, содержимое шкафов и полок, вываленное на пол, мешало ходить; понятые сидели за письменным столом и перечитывали протокол осмотра места происшествия и всех найденных улик; не должно быть не допущено ни одной ошибки прежде, чем они подпишут этот важнейший для следствия документ, разоблачающий троцкисто-фашисткий заговор. Растерявшийся медвежатник бросил беглый взгляд на Ниязова и, до отказа повернув ручку на панели, начал поиск заново. Прошло несколько мучительных минут. Его полное лицо выражало терпеливое страдание, обильный пот орошал его лоб, через приоткрытый рот вырывалось шумное дыхание. «Есть!» Oн поправил наушники. «Это здесь,» присев на корточки, Мартынов начертил линию, подходящую к сейфу снизу со стороны пола. «Наконец-то!» оживился Глебов. «Создайте нам условия,» обратился он к Ниязову. «Могли бы вы затворить дверь и не выпускать понятых пока мы не закончим?» Его коллега понимающе улыбнулся и на цыпочках вышел в коридор. Пыхтя и морщась, Мартынов встал на колени и, стамеской отколупал штукатурку, обнажив тонкий телефонный провод, прикрепленный стальными скобками к грязно-серому кирпичу. Острым ножичком он зачистил изоляцию и прикрутил шунт. «Должен ввести в заблуждение их станцию наблюдения или как они ее там называют,» с трудом поднявшись, Мартынов в изнемождении уселся на стул. Откинув голову назад, он закрыл глаза, его мучила жажда, сердце колотилось и давило в груди; волны паники накатывали на него, вдруг он не справится с заданием? «Попробуйте нашатырь,» Глебов протянул ему пузырек; готовясь к операции, он продумал все возможное и невозможное. Тот с благодарностью вдохнул прожигающее зелье, а также жадно выхлебал стакан воды, который Глебов наполнил из графина министра Устинова; несколько капель случайно упали на лежавший рядом блокнот с карандашными записями Дмитрия Федоровича. Мартынов приходил в себя. Серая мгла разошлась; тошнота отступила. «Теперь лучше, теперь вижу и слышу, теперь приступаем,» он поднялся на колеблющихся ногах и, наклонившись, приложил ухо к дверце сейфа. Внутри царила глухая тишина; Мартынов слышал только собственное сердцебиение. Броня и замки хранили вверенные им тайны и не готовы были легко уступить, но недаром его прозвали в Нью-Йорке «the safecracker», Мартынов заслужил свою славу. Достав из мешка связку инструментов, он вставил в замочную скважину шлицевую отвертку и, поколдовав со второй, третьей и четвертой отмычкой, вталкивая их одну за другой в замок, сумел повернуть барабан. Его чувствительные уши услышали шорох сдвинувшегося болта. «Ключевой замок устранен; теперь начинаем разгадывать кодовый,» с оттенком гордости отрапортовал он Глебову, который сидел за столом, обхватив голову руками. Куча искуренных папирос наполняла объемистую пепельницу. У них оставалось только три часа до начала рабочего дня. В окно Мартынов заметил, что небо над городом стало светлеть. На другой стороне площади погасли уличные фонари, проехало такси с зеленым огоньком, на тротуаре появился первый пешеход. C газетным свертком под мышкой, он исчез в подъезде, громко хлопнув тяжелой дверью. Ослабевшее эхо докатилось до обитателей кабинета и пробудило грезившего наяву Глебова. Он вскочил и, скрестив руки на груди, попытался унять волнение. Тем временем медвежатник, ссутулившись и раскинув руки, не замечал бега времени, погруженный в свои вычисления. Его тонкие пальцы вращали циферблат, ища малейшее сопротивление, его чуткие уши искали едва уловимые щелчки сцепных колес, но все было тщетно, запоры не поддавались. В дверь бочком вошел Ниязов и вежливо спросил, «Куда девать понятых? Они просятся домой.» «Заприте их в том же помещении, где они сейчас находятся и выключите телефон. Утром их найдут,» распорядился Глебов. «Как дела?» Ниязов с тревогой взглянул на медвежатника. «Я испробовал все сочетания,» Мартынов отвел взгляд; он выглядел очень усталым: глаза ввалились, лицо побагровело, на лбу пульсировала голубая вена. «Бывает, что код записывают на листочке бумаги, чтобы не забыть, и прячут где-нибудь рядом. Давайте проверим письменный стол,» предложил Ниязов. Бессонная ночь никак не повлияла на него, он как и прежде был бодр и энергичен. Все втроем со стуком начали выдвигать ящики, один за другим, но ничего, кроме вороха лежалых газет и журналов не обнаружили. «У меня есть идея,» Глебов задумчиво потер подбородок, «Министр открывает сейф каждый день. Человек он немолодой и код должен быть очень простым; наверняка он его заучил на память. Попробуйте дату его рождения. Кто-нибудь помнит, когда родился Устинов?» «17 октября 1908 года,» выпалил энциклопедически образованный Ниязов. «Феноменально,» ахнул Глебов. «Сейчас мы проверим. Иван Павлович, будьте добры, наберите 17-10-19-08.» В мгновение ока пожухший медвежатник, набрал указанную комбинацию, повернул циферблаты, сильно дернул ручку, но сейф не уступал. «С тем же успехом кодом могут быть даты рождения его жены или детей. Кто это может знать?» Мартынов отчаивался. «Остается крайнее средство — сверлить броню. Это шумно и долго, но другого выхода нет!» Понадобилось содержимое чемодана, доставленного его помощником. Мартынов извлек оттуда внушительного размера электрическую дрель и вставил в зажимной патрон тонкое сверло с алмазным наконечником. Адаптер был включен в розетку возле плинтуса; желтый провод соединял адаптер и мотор. Выбрав точку сверления рядом с осью циферблата на кодовом замке, медвежатник сделал зарубку в металле и, перекрестившись, приступил к работе. Невыносимый скрежет сверла заполнил помещение. Он раздирал уши и проникал на нижний этаж, к счастью пустой в этот час; он взбудоражил вахтеров, запертых в соседней комнате. Касьянов вскочил со стула и прислушался. «Говорил я тебе, что не настоящие они чекисты — уж шибко вежливые. Я в понятых с семнадцатого года хожу — много видал. Не по порядку это,» вздохнул он, хлопнув по плечу зевающего Петровича. «Теперь что-то бурить взялись. Ан метро роют? Сообщить куда надо требуется.» Он подбежал к письменному столу и схватил телефонную трубку; гудка в ней не было. Он рванулся к двери — и она была заперта! Касьянова прошиб холодный пот. «Караул!» завопил он во всю мочь. «Погибаем! Вышибай стекло, Петруха, ори громче, авось кто-нибудь услышит!» Конспираторы, находящиеся в кабинете Устинова, ничего не подозревали, они были поглощены работой. Только что Мартынову удалось пробить отверстие в обшивке и, вставив туда эндоскоп, он наблюдал внутреннее состояние кодового замка. Поворачивая циферблат, он рассмотрел бороздки, одну за другой, и вскоре открыл сейф. Он был наполовину полон папками с грифом «совершенно секретно». Не оставалось времени для восторгов и рукопожатий. Крики вахтеров действовали на нервы. Переложив содержимое в брезентовый мешок, среди которого оказалась пачка крупных банкнот и пистолет ТТ в кобуре, заговорщики помчались вниз по лестнице. «Взяли все!» выкрикнули они, завидев слоняющегося в вестибюле Сергея. «Освобождай машину! Уходим!» Сергей сделал знак рукой и вышел наружу. Предутренняя свежесть взбодрила его. Солнце еще не поднялось, но небо быстро светлело, появились перистые облачка. Шелестя шинами и блестя огнями, площадь пересек первый троллейбус. В его полупустом салоне пассажиры дремали, уткнувшись в свои газеты и книжки. Серые фасады зданий с глазницами черных окон выстроились вокруг. Как молчаливые свидетели они смотрели на происходящее, но не могли вмешаться. Лакированный корпус эмки, запаркованной у подъезда, лоснился от росы. Маша, сидевшая за рулем, улыбнулась увидев своего мужа. Позади нее бесформенные головы арестованных часовых неподвижно склонились на бок, их плечи поникли. Сергей открыл дверку и скомандовал им выйти. Спотыкаясь, парни исполнили приказание, но проковыляв несколько шагов, уселись на мостовую. Сатиновые мешки закрывали им головы, ткань возле их ртов намокла и обвисла, как будто задержанные пытались ее жевать. Бедные ребята вертелись, что-то мычали и им было очень неудобно на холодном, влажном асфальте. Издалека сверху утренний ветерок доносил отчаянные вопли Касьянова и Петровича. Что они кричали было совершенно непонятно, расстояние и эхо искажали звуки. Обойдя преградивших им путь беспомощных бедолаг, взломщики заняли места в автомобиле. Маша повернула ключ зажигания, мотор заработал, медленно и плавно они стали отъезжать. Помпезный вход с гербом СССР остался позади, когда внезапно наперерез выскочила патрульная победа ведомственной охраны. Ловко сманеврировав и взвизгнув тормозами, она преградила им путь. В салон машины набилось множество озлобленных военных; с их закушенных губ срывалась белая слюна, сузившиеся глаза источали ярость; один из них, с погонами капитана, выпрыгнул с переднего сиденья и побежал к эмке. Он был высоким, среднего телосложения, высокомерным красавчиком. В левой руке он держал пистолет, правую вытянул вперед, требуя документы. «Что вы здесь делаете? Куда направляетесь? Кто там кричит? Почему связанные часовые на мостовой?» Между тем его подчиненные, выбравшись из победы, рассредоточились вокруг, каждый нацеливая свое оружие. Сергей находился на переднем сиденье, между колен его был зажат ППШ-41. Выхватив автомат, он дал длинную очередь, повалив капитана и нескольких из его команды. Грохот был ужасающим. На автобусной остановке напротив забилась в истерике беременная женщина, от страха дунул в свисток обалдевший милиционер, остервенело забрехала чья-то собака и взлетела в воздух испуганная стая воробьев. Маша, вдавив до предела педаль газа, круто объехала препятствие и понеслась по Китайскому проезду. Вслед им раздавались выстрелы; пули разбили заднее стекло, осколки впились в Машину шею, охнул от боли раненый Мартынов, Глебов зажимал окровавленное плечо; вдалеке завыла сирена. «Не так быстро. Сюда,» Глебов нашел в себе силы давать указания. Они внеслись в пустынный, безмятежный двор трехэтажного лечебного заведения. В окнах мелькал бледный электрический свет, за волнистыми стеклами кое-где высовывались любопытствующие физиономии, обшарпанная и широкая входная дверь была чуть приоткрыта. «Сюда,» продолжал направлять их вождь. Маша послушно выполняла маневры. «Здесь.» Беглецы остановились за колонной фургонов скорой помощи. Автомашины находились тут всю ночь. Их белые борта с красными крестами сияли после недавнего дождя. В кабинах было пусто, шоферов и механиков вызвали на производственную летучку. «Все выходим. Следуйте за мной.» Глебов вышел первым, вытащив из-под сиденья машины железный лом. «Возьмите,» обратился он к Сергею. «Боюсь с поврежденным плечом мне не осилить.» Он подвел свою группу к канализационному люку, угнездившемуся между стеной больницы и замшелым бревенчатым флигелем. «Сергей Павлович, открывайте. Там наше спасение.» Сергей недоуменно взглянул на него. Глебов был плох, весь пожелтел, кровь просачивалась между его пальцев, с трудом он зажимал свою рану. «Мы попробуем уйти от погони через водостоки. У меня есть карта. Не откладывайте. Поднимайте.» Сергей вставил наконечник ломика в чугунный паз. Крышка со скрипом приподнялась. «Полезайте,» подтолкнул он Мартынова, «Я ухожу последним.» Один за одним смельчаки спустились в подземелье. Стоя на скобах, двумя руками Сергей ухитрился уложить над собою чугунный кругляк. Утренний свет померк; не успели они оглянуться, как их окружила кромешная тьма. «Куда дальше?» гулко раздался голос Ниязова.

Глава 9

Проиcшествие в министерстве вооружения прозвучало как удар вечевого колокола; в партийно-правительственном аппарате начался переполох; советские бонзы срочно слетались в Кремль. Конечно, до газет эти сведения не допустили, но в высших кругах смятение началось превеликое. Оснований для беспокойства было достаточно: попахивало политической близорукостью, обвинениями в халатности и подозрением в измене. За такие дела исключали из партии и давали расстрел; но если уж очень повезет, то оставляли в живых, правда отлучив от касты «небожителей». Провинившихся возвращали в ряды простых смертных, открепив от закрытых магазинов и распределителей; в дальнейшем их переводили на незначительные должности в тьмутаракань. Взволнованному начальству грезились кошмары; ответственным лицам угрожало судебное расследование; ведомственную охрану в тот же день расформировали, заменив курсантами из училища Ф.Э. Дзержинского — тяжело вооруженные, гусиным шагом маршировали они вокруг здания — завидев такую напасть прохожие испуганно шептались, «Батюшки-светы! Неужто опять война?» Гудели провода, трещали телефоны, сновали курьеры, сбивались с ног запыхавшиеся нарочные. В семь утра о факте вооруженного ограбления было доложено Берии, в семь тридцать — Устинову и в два часа дня — тов. Сталину. В то раннее утро разомлевший Лаврентий Палыч нежился на мягкой перине в спальне своего особняка на ул. Качалова. Патефон тихонько наигрывал Мерцхало, в вазе на тумбочке у изголовья красовался букет алых роз, их нежный аромат смешивался с запахом свежесваренного кофе, горячих булочек и французских духов. Телефонный звонок грубо прервал его экстаз. Отодвинув прелестницу, вчера выписанную из провинции для любовных утех, он прорычал в трубку, «Через пятнадцать минут выезжаю. Следователем по этому делу назначаю Шрагу. Он диверсантов хоть из-под земли вытащит. Жду новостей. У меня все.» Ночной отдых ему посмели испортить. Проклиная все на свете, Лаврентий Палыч коротко выругался и с грохотом брякнул телефон. Поспешно одевшись, вскоре он был в машине на пути в Кремль.

В приемной министерства внутренних дел яблоку негде было упасть. Гудело как в погожий день на пасеке. Помещение было забито людьми в генеральских мундирах. Не совсем так, между ними мелькали несколько расторопных полковников и даже одна заплаканная немолодая дама приткнулась на бархатной софе. Помятое розовое платье плохо сидело на ее расплывшейся фигуре, ее светло-серые глаза смотрели наивно и удивленно, наспех накрашенные губы плотно сжаты, лоб хмурился, из сумочки в ее руках высовывалось ходатайство об освобождении ее мужа, маршала Советского Союза, арестованного неделю назад. Адвокат, составивший это прошение, появиться с ней не рискнул, боясь оказаться там же, где сейчас «чалился» ее супруг. Но это было досадное исключение. В остальном здесь были все свои. «Кто ее пропустил?» ворчали между собой генералы и не желая замечать растерявшуюся женщину, поворачивались к ней спиной. «У нас в ГУЛАГе таких пруд пруди,» бормотали они, сердечно пожимая друг другу руки. Все они были здесь друзья-приятели, заплечных дел мастера, познакомившимися за годы «работы» в Управлении и регулярно видевшимися на квартальных совещаниях. Каждого из них привело сюда предложение или просьба; просьбы и предложения были разными, но суть их была всегда одинаковой — как можно больше выжать из населения труда без увеличения затрат на его содержание. За это рвение-старание о благе своего государства ожидали они от руководства премий и похвал. Вот, например, встретились здесь на вощеном паркете два закадычных приятеля, К.Л. Дундуков и Л.К. Сундуков. Оба десяток лет как в генералах ходили, оба комсомольцами в гражданскую кровь проливали, оба в годы великой отечественной в тылу победу «ковали». Правда, один «ковал» ее в Воркуте, а другой — в Караганде, но делу это не мешало. Переписывались, семьями дружили, вместе в Крым и на Кавказ в отпуска ездили. «Ну, как ты, с чем пожаловал?» вякнул Дундуков, дородный, мордастый дядька с проседью в густых волосах. «Больше заключенных требуется,» брякнул Сундуков, тощий как жердь, угрюмый верзила. «Цели у социализма грандиозные, но рабсилы не хватает. Буду просить министра увеличить аресты. Прошлый раз мне отказали, говорят, что полстраны уже сидит, а мы все не насытимся. Я думаю, что неправильно это. Для того мы атомную бомбу изобрели, чтобы победить страны капитала и там начать массовые посадки. Вот нам с тобой малина будет! Всех к ногтю прижмем!» «А у меня в лагере один чудак — академик полет на луну выдумал и чертежи ракеты-носителя составил вместе с жизнеобеспечивающим блоком; не надо говорю я ему, ты что-нибудь практичное изобрети. И изобрел. Большой проект состряпал: рассчитал как пробурить земной шар насквозь и выйти на другой стороне врасплох для классового врага. Нападем мы на них с тыла с пушками, танками, самолетами и развевающимися знаменами,» оживленно жестикулировал Дундуков. «Я его одобрил и в премию буханку хлеба выписал. Пусть кушает на здоровье. Такой проект надо хранить в тайне и передать нашей армии. Вот я и приехал в Москву, чтобы предложить. Уверен, что теперь мировая революция не за горами!» Довольные собой, оба генерала захихикали. Затесался в эту компанию и Monsieur Dumouchel, корреспондент французской газеты La liberté, томный юноша с подведенными синей тушью глазами. Битых три часа околачивался он в приемной, нервно выкурил полпачки дамских сигарет, ожидая интервью с министром внутренних дел, а тот никак не шел. Издатель парижской газеты, пославший его в СССР, так напутствовал журналиста, «Расскажите нашим читателям о благородной миссии страны победившего социализма, о ее борьбе за освобождение человечества от гнета землевладельцев, заводчиков и биржевых дельцов, о торжестве марксистко-ленинских идей.» Внезапный колокольный бой волной прокатился по залу; массивные напольные часы оглушающе прозвонили полдень; присутствующие в испуге вздрогнули, разговоры смолкли и наступила глубокая тишина. В ней отчетливо слышались быстрые шаги; они неумолимо приближались, вместе с ними нарастал ужас; двойные двери резко распахнулись и явился он… Над описанием внешности Лаврентия Палыча Берии достаточно потрудились художники, поэты, прозаики и музыканты, повторяться будет излишне; человечеству осталось множество фотографий этой уникальной личности — душегуба и убийцы, превзошедшей в жестокости величайших злодеев мира. Но в 1952 году о приговоре истории еще никто не знал; Лаврентий Палыч был на вершине могущества и славы. Он был и министром, и маршалом, и орденоносцем, и лауреатом. До краха ему оставался один год, но его современникам существующий порядок представлялся незыблемым и вечным. Его боялись и почитали. «Всем ждать!» раздраженно отрубил он, оставляя без внимания восторженные аплодисменты. «Первым делом мне нужен Шрага!» Почтительно склонив головы и затаив дыхания, толпа сановников расступилась. Поступь «небожителя» была тверда и горделива, модный костюм от парижского закройщика обхватывал упитанное тело, из-под пенсне яростно горели колючие глаза, он не хотел замечать угодливыx подданных. Строгий и недоступный, Берия прошел в свой кабинет и занял место за столом, начав просматривать утреннюю почту. За ним юркой змейкой проскользнул щуплый человечек с кучерявыми волосами, за которые в детстве его дразнили Пушкиным. Но то было в детстве, а сейчас Борис Николаевич Шрага в свои 40 лет стал уважаемым человеком, легендарным сыщиком, милицейским полковником, грозой воров и бандитов. Его колеги по МУРу не уставали восхищаться его внутренней силой, быстрым умом и кипучей энергией; несомненно Шрага был мастером своего дела. Дойдя до середины кабинета, он скромно остановился, ожидая, когда начальство соизволит обратить на него внимание. «Докладывай,» глаза хозяина смотрели мимо; он отшвырнул письмо, бледные ручки его сцепились в замок, холеные пальчики сжались и побелели. «Был, осмотрел, допрашивал очевидцев. Сильно они напуганы, тов. министр, особенно часовые. День, другой им нужнo, чтобы очухаться, тогда больше вспомнят.» «Создай им условия,» милостиво согласился Берия. «Есть создать условия, тов. министр,» от усердия Шрага дернул острым подбородком вверх. «Продолжай, не тяни. Сколько бандитов было?» «Вахтеры и часовые видели только двух, но думаю, что их было гораздо больше.» «Не говори загадками. Что они унесли?» «Кабинет тов. Устинова сильно раскурочили. Дмитрий Федорович расстроился и сказал, что из сейфа взяли его пистолет, 100 тысяч рублей и все до одной папки с военными секретами.» «Уголовникам военные секреты не нужны. Это шпионаж. Возможно придется подключить ведомство Игнатьева. Но это еще неточно,» рассуждал вслух Берия. «Что еще узнал? У тебя было целое утро.» «Стрельба была на рассвете. Убиты капитан Сивухин и лейтенант Греков. Двое гебешников было ранено.» «Ну, а бандиты?» «Бандитов преследовали. Они укрылись в канализационной трубе во дворе больницы имени тов. Луначарского. Пытаясь уйти от возмездия преступники отстреливались, были ранены и оставили за собой пятна крови. Кровь послали в лабораторию. Установили, что принадлежит, по крайней мере двум разным лицам. Более того. Мы продолжили преследование и вошли в трубу. Там мы нашли труп мужчины 50-и лет без документов. Смерть наступила недавно от ранения в область позвоночника. Скончался от пули, выпущенной с большого расстояния из пистолета Макарова, вероятно одним из сотрудников МГБ.» «То есть неизвестный причастен к ограблению?» «Не сомневаюсь. Во рту его обнаружены зубные коронки и протезы явно не советского производства. Белье на нем тoже иностранное.» «Час от часу не легче. Это точно?» Берия покрутил головой. «Вряд ли это наш дипломат, скорее всего заграничный гастролер. Проверьте все иностранные консульства. Не было ли заявок об исчезновении их граждан?» «Уже сделано, тов. министр. Во Владивостоке пропал заместитель японского военного атташе. До этого у него наблюдался бурный роман с гражданкой Воздыхаевой 18-и лет.» «А что умерший похож на японца?» «Никак нет.» «Тогда это не он. Что еще?» «Британское консульство в Архангельске сообщило об исчезновении моряка с сухогруза Lord Nelson. Я затребовал фотографию пропавшего. Документы будут доставлены ко мне завтра утром.» «Это может быть он. Я бы не спешил с выводами, что это шпионаж. Пусть дело пока побудет у нас, в МВД. Игнатьев еще слишком молодой, может напутать. Используй собак. Я дам тебе любые ресурсы, но максимум через неделю ты должен поймать негодяев.» «Так точно, тов. министр. Осмелюсь доложить, что взвод кинологов был задействован с самого начала. Однако овчарки теряют след из-за воды в туннелях. Но бандиты в отчаянии. Неподалеку от трупа мы нашли лужу свежей крови и обрывки бинтов. Они делали перевязку. Далеко не уйдут.» «Что предлагаешь?» «Расставить посты наблюдения возле каждого колодца в Москве и Московской области. Где-то они выйдут, а мы иx цап!» Шрага хлопнул ладонями, как будто ловил мух. Его бледные губы растянулись в подобие улыбки; почерневшие, крошащиеся зубы оскалились. «Не представляется возможным. У меня не хватит сотрудников.» «Тогда давайте запаяем все колодцы. Бандиты никогда не смогут вылезти на поверхность.» «Мне министр металлургии столько олова не отгрузит.» Берия умолк и задумался, подперев кулачком подбородок. «Запаять часть колодцев… На это олово найдется. Оставим открытыми колодцы возле вокзалов. Прояви инициативу. Не жди у моря погоды. Спусти под землю в районе железнодорожных узлов 10–12 патрулей. Дай им фонари и автоматы. Соедини их со штабом телефонной связью. Имей в виду — они мне нужны живыми! Куда же им деться? Там возле вокзалов мы их и сграбастаем. Смотри, не упусти…» Берия злобно погрозил пальцем.

Подземные пустоты существуют не только под Москвой. Их причудливые переплетения тянутся на десятки километров под Парижем и Римом, Мадридом и Антверпеном, Киевом и Одессой. Порой они уходят на сотни метров в глубину, где в сырости, тишине и мраке, существует особая флора и фауна; но в отличие от заграницы, в СССР 1950-х годов их не показывали туристам, но запирали от посторонних, за исключением, конечно, метро. Чего только не было нарыто за 800 лет существования Москвы! Там помимо всем известного метрополитена, 200 лет назад были прокопаны и облицованы кирпичом коллекторы, которые до сих пор содержат воды протекавших в центре столицы речек и ручьев; там 300-летние секретные туннели соединяют подвалы знаменитых монастырей; там полуобвалившийся «тайницкий» ход выводил царскую семью из Кремля на берега Клязьмы; там и бомбоубежища со складами, оставшиеся после великой отечественной войны, но главным образом грунт изрыт всевозможными водостоками. Большое количество предметов, оставленных в подземных комнатах, гниет, разрушается и ржавеет. Никому нет больше дела до бесхозного имущества. Казалось, люди навсегда забыли о сумеречных и зловещих катакомбах под домами, улицами и площадями своего города. Именно в этих лабиринтах попытались спастись наши герои. Доведенные до отчаяния, уставшие и голодные, оглохшие от лая собак, они уже потеряли одного бойца, а двое других нуждались в медицинской помощи; особенно пострадал Глебов, он ослабел от потери крови и с трудом брел, покачиваясь и поддерживаемый своими спутниками. Маша выглядела немного лучше: на привале Сергей успел вынуть осколки стекла из ее шеи и перебинтовать царапины. Источником освещения служил карманный фонарик Глебова — их вождь был одарен исключительной проницательностью; много дней и ночей задолго до начала операции он обдумал и рассчитал все, что мог предугадать его блестящий, но тем не менее ограниченный человеческий ум. Трудная досталась Глебову жизнь. Заканчивал он войну подполковником Советской армии, когда в 1945 году за неуместный анекдот, рассказанный в неподходящем месте, был разжалован в рядовые и осужден на 25 лет каторжных работ. На пути в Сибирь бежал с этапа, скрывался под чужим именем, на счастье свое встретил русских патриотов, они приютили его и обогрели; с той поры работал он, выполняя задания РОВСа. Так и не узнал, сердечный, что сталось с его старой семьей, ночами во сне они являлись ему; а новой семьи заводить не хотел. Бросала его горемычная судьба, как перекати поле, от Бреста до Туркестана, и не оставалось ему места на земле, где преклонить свою скорбную головушку. Стиснув зубы и преодолевая ноющую боль в плече, уводил Глебов свою группу от погони. Труба была тесной и проходила неглубоко, шли они опустив головы, но сквозь слой асфальта в уши им проникал шум большого города: свистки милиционеров, гудки автомобилей, скрежет трамвайных колес и возгласы людей. Неожиданно раздался лязг и далеко впереди от них в трубу ворвался широкий сноп солнечных лучей. Он был так ярок, что беглецы на мгновение зажмурились. Погасив фонарик и остановившись, они пытались понять, что происходит. Гибкий силуэт человека проворно спустился внутрь, прислушался, осмотрелся и вылез обратно. Эхо захлопнувшегося люка прокатилось по трубе и опять навалилась темнота. Донесся оглушающий стук кувалды. «Они нас заколачивают,» высказался Ниязов. «Возможно, что это их план. Нам следует свернуть отсюда и искать выход к Неглинке,» объяснил Глебов. «Если найдем, то пойдем вдоль нее. Неглинка сбрасывает свои воды в Москву. Там мы сможем выбраться наружу, если выходная решетка ослабла и заржавела.» «А если нет?» в голосе Маши звучала досада. Она изрядно измоталась за прошедшие сутки, шею саднило, она была раздражена и еле держалась на ногах. «Будем искать другие пути,» поджав губы, Глебов отвернулся и поманил всех за собой. Вскоре они подошли к штольне и свернули в нее. Проход был узкий и невысокий; шли наклонив головы, их плечи задевали шершавые стенки; с низкого свода свисали проросшие корни, их влажноватые жгуты касались макушек, ушей и лбов. Ниязов шел впереди с фонариком в руке, левой рукой он раздвигал разрастания; потревоженные, они с шелестом возвращались в исходные положения. За ним следовал Глебов, за Глебовым Маша, Сергей замыкал шествие. Под ногами хлюпала мокрая грязь, из небольших дренажных отверстий по бокам сочилась влага, было душно и не хватало воздуха, от их дыханий вырывался пар, казалось, что время остановилось и нет их страданиям конца. Внезапно Ниязов застыл как вкопанный; шедшие позади, с трудом сохранили равновесие и чуть не попадали на него. Десятки пар злобных глаз горели и перемещались во мраке впереди; их становилось больше и больше; они подскакивали, делали выпады и крутились волчками. Лишь за несколько шагов Ниязов рассмотрел противника. Стая раскормленных крыс, угрожающе попискивая, понемногу подбиралась к людям, вторгшимся в их заповедный предел. Мнгновенно расcтегнув кобуру, Ниязов выхватил свой пистолет и выстрелил. Этого оказалось достаточно. Крысы бросились наутек, оставив на цементном полу труп убитого сородича. Путешественники с опаской переступали через него. Крыса была величиной с собаку; кровь, пульсируя, вытекала из ее головы. Наконец штольня перешла в вполне современную бетонную камеру, высокую и просторную; где-то отчетливо журчала вода. Пол был покрыт слоем влажного ила, их сапоги увязали по щиколотку в липкой массе. Высокий порог преграждал беглецам дальнейший путь. Позеленевший и скользкий, он блестел в свете фонаря. Препятствие почти достигало потолка. Помогая и подсаживая друг друга, они перелезли через него. Особенно плохо пришлось Глебову. Его тащили Сергей и Ниязов, Маша подталкивала снизу. Оказавшись на гребне, Глебов замолк и перестал отвечать на вопросы. Прошло полчаса, пока он пришел в себя и нашел силы спуститься. Было решено устроить привал. Из вещмешка появилась плитка шоколада и фляжка с коньяком. Передавая драгоценный запас из рук в руки, путешественники рассматривали странное место, в которое их занесла судьба. Монументальный арочный коллектор простирался по обе стороны бетонной площадки, на которой приютились наши герои. Свет фонарика был бессилен проникнуть в его таинственную глубину, скрытую вечным мраком. Сырой воздух был наполнен отдаленным рокотом водопада. Поток был быстрым и уносился вдаль. Пологие берега обрамляла пестрая канва городского мусора: бумажные стаканчики, фантики от конфет, обрывки газет и груды побуревших листьев. В пятне света сверкали капельки влаги, стекающие с торцов негабаритных кирпичей, из которых 200 лет назад было сложено русло этой подземной реки. Течение и монотонный шум завораживали. Утомленные и осоловевшие, наши путешественники удобно разлеглись и постепенно замолкли; их сморил сон. Прошел час, другой, третий… В кромешной тьме неслась река и только сладкие причмокивания, невнятные бормотания и легкое сопенье могли указать на их бивуак. Глебов очнулся первым и приподнялся на локте. Он почувствовал бешеную тревогу; она исходила непонятно откуда. В мгновение ока с него слетела дремота; рука его схватила оружие. «Чую опасность,» толкнул он в бок Ниязова, слегка похрапывающего рядом. Ниязов был его старый товарищ, вместе они прошли через много передряг; тот знал, что интуиция не обманет бывалого офицера. Оба вскочили, прислушиваясь. «Да нет, все спокойно, ложная тревога,» привстал пробудившийся Сергей, но тут же осекся; его прошиб холодный пот. Бесплотные эфемерные голоса перекликались в лабиринтах. Они приближались; по потолку камеры, из которой недавно пришли беглецы, скользнул яркий блик света. «Никому не двигаться. Нас услышат,» прошептал Глебов. Их отделяла только перегородка. За ней слышался топот сапог, невнятный разговор и поскуливание собаки. «Вот след, честное слово, тов. лейтенант!» раздался азартный молодой голос. «Полезай на стену, Пастухов, и посвети, я тебя поддержу,» ответил ему густой бас. Раздались возня, кряхтенье и отборный мат. Из-за стены показалась голова солдата в пилотке. Упершись локтями о гребень, сопя и пыхтя, он водил по сторонам луч своего фонарика; его автомат был в правой руке. Поочередно озарил он кирпичную арку, поблескивающую под ней мутную реку, замусоренные ее берега и глинистый край площадки, на которой застыли с оружием в руках наши герои. Маше случилось быть впереди всех. Широко расставив ноги, с автоматом наперевес она из темноты целилась в краснопогонника. «Найдет или не найдет?» бешено колотилось ее сердце. Толчками и рывками луч неуверенно приближался и уходил в сторону, кругами и зигзагами, взад и вперед, как будто солдат разыскивал и не знал, что искать, увлекшись увиденной картиной подземелья. Вдруг луч дернулся влево, коснулся кончиков Машиных сапог, потом передвинулся выше и выхватил из мрака всю группу! «Нашел! Здесь они!» вырвался из груди гебешника торжествующий крик. Залп из четырех стволов не позволил ему договорить. Он провалился вниз вместе со своим фонарем. Ниязов бросился вперед и, прижавшись к стене, сноровисто перебросил через нее лимонку. Последствия были ужасающи. От грохота заложило уши. Красная вспышка затмила все. Осколки хлестнули по бетону. На той стороне все затихло, лишь слышалось поскуливание раненой собаки; но свет не погас; оба фонаря уцелели и, брошенные в ил, продолжали светить. «Пойду посмотрю,» рванулся было Сергей, но Глебов остерег его. «Ни в коем случае. Они могут быть контужены и застрелят тебя. Быстро уходим!» Повернувшись, он решительно ступил в русло, остальные последовали за ним. Было неглубоко, гораздо ниже колен, но сильное течение тащило с собой и приходилось упираться. Сияние двух оставленных позади фонарей ослабевало по мере продвижения вниз; оно тускнело, становясь едва различимым, а потом и вовсе пропало. «Друзья мои,» на удивление бодрым голосом высказался их вождь. «Вы отдаете себе отчет, что после обильных дождей, русло, в котором мы находимся, затопляется выше наших голов? Нам очень везет. Надеюсь, что пока мы блуждаем, в Москве не выпадет осадков.» Эхо отразилось от липких стен и гулко вернулось к ним, несколько раз повторяя «осадков». Между тем коллектор раширился, раздвинулся в стороны, в кирпичной кладке появились другие тоннели, из которых вырывались клокочущие и пенистые массы помоев. Рев закладывал уши, несущаяся лавина влекла путешественников с собой к водопаду. Он был неподалеку; над ним стояло облако брызг; там с грохотом река низвергалась вниз. «Не приближайтесь! Слишком опасно!» пересиливая шум, прокричал Глебов. «Уйдем отсюда! План придется изменить!» Изо всех сил напрягая мышцы ног, цепляясь руками за неровности стен, они выбрались на берег и присели на кучу сырого мусора. Запах был омерзительный, но они потеряли способность замечать. Немного обсушившись, беглецы заметили прикрепленную к стене металлическую лестницу, уходящую в отверстие шахты на потолке. Глебов облокотился о ржавую перекладину. «Скажу вам откровенно, друзья мои, но я не знаю, что делать дальше. Мы убедились, что коллектор в Москву-реку непроходим. Возможно, что есть другие проходы, но мне они неизвестны.» Он достал из кармана карту и развернул ее. Сгрудившись вокруг, все вместе пытались понять схему лабиринта. Блики и зайчики освещали их чумазые лица, к испачканной одежде прилипла грязь, но руки их сжимали оружие; они не сдавались. «Мы вероятно здесь, но я не ручаюсь.» Глебов указал пальцем точку на карте. «Если мы действительно здесь, то эта шахта соединяется с системой кондиционирования воздуха в двухэтажном здании над нами. У меня обозначено, что там находится завод по производству боеприпасов. У нас нет выбора; попробуем пробраться туда.» «Я посмотрю,» вызвался Сергей. Возражений не последовало и он, как кошка, зажав фонарик в зубах, вскарабкался на 30 метров и добрался до железного люка, перекрывающего дальнейший путь. Сергей толкнул его, но старое железо не поддавалось. Упершись ногами в скобы, спиной в препятствие, Сергей напрягся изо всех сил — замок не выдержал, заскрипел и уступил — дверь, жалобно брякнув, откинулась и он оказался в запыленном, заброшенном помещении. Остатки разобранных электромоторов и механизмов, откупоренные жестяные банки и десяток бутылок зеленого стекла были разбросаны на столах. За проволочной сеткой в стене проступали лопасти большого вентилятора. Судя по закопченному потолку, когда-то здесь был пожар. На полу валялись замасленные тряпки, погнутое оцинкованное ведро и бумажный мусор. Низкая дверца напротив была приотворена, за ней открывался коридор. Сергей подошел ближе, просунул голову внутрь и посветил в проход. Оттуда тянуло чистым, прохладным воздухом. Волна надежды захлестнула его. Торопясь поделиться хорошей новостью, он подошел к люку. Его друзья, задрав головы, стояли на дне, ожидая вестей. Сергей помахал и спустился вниз. «Тот проем может вывести нас на поверхность,» передавал он увиденное. «Но туда нелегко забраться. У вас плохо действует левая рука,» Сергей с состраданием обратился к Глебову. «Мы поможем вам.» «Ничего, я матерый волк. Залезу сам,» бравировал тот. «Если вы сорветесь, то погубите не только себя, но и поставите под удар всю нашу операцию. Мы не будем знать как поступать,» неожиданно заявил Ниязов. «Сергей и я поднимем вас на поясных ремнях.» Поколебавшись, Глебов согласился, хотя несмотря на ранение, он вполне мог передвигаться, антибиотики сбили ему жар. Петля, которую смастерили из трех ремней, поддерживала его торс; через десять минут его втащили наверх. «Не понимаю, что могло здесь быть? Механическая мастерская?» недоумевала Маша, переворачивая металлические детали, разбросанные на столе. «В шкафу сохранились инструменты,» сделала она открытие, раскрыв фанерные дверцы и указав на наваленные на полках изношенные и зазубренные орудия производства. «По всей видимости их оставили за ненадобностью,» в изнеможении Глебов прислонился спиной к сетке воздухозаборника. Несмотря на перевязки и лекарства, рана мучила его. Покой, хорошее питание и постельный режим, вот что ему требовалось, но эту роскошь приходилось откладывать до лучших времен. От голода и боли у него кружилась голова, но стиснув зубы, он молча терпел. На нем лежала ответственность за операцию и соратников. Между тем, в комнату вернулись Сергей и Ниязов. Они исследовали коридор, но ничего обнадеживающего не обнаружили. «Проход перекрыт толстой стальной дверью,» докладывал Сергей. «В ней нет даже замочной скважины.» «За дверью слышны женские голоса и шум машин,» поделился своими впечатлениями Ниязов. «Я думаю, что там цех. Если мы взорвем дверь, то пострадают работницы. Мы не воюем с мирным населением. Мы сражаемся против Совдепии.» «Правильно. Если все же попытаемся прорваться силой, то на нас донесут; начнется новая погоня,» подытожил Глебов. «Путь через коридор закрыт. Что дальше? Возвращаемся в коллектор, ходим-бродим и ищем новые шахты, ведущие наверх?» Наступило молчание. «Вы об этом не подумали?» Глебов кивнул на вентилятор позади себя. «За ним смонтирована система воздухопроводов. Вентилятор широкий, более метра диаметром; попробуем пролезть через него.» «Мы не знаем куда он ведет и где кончается,» попытался урезонить его Ниязов. «Не попробуешь — не получится,» загорелся новой надеждой Сергей. «Здесь есть отвертки и гаечные ключи?» Найдя их в ящике, Сергей и Маша отвернули болты, сняли заградительную сетку и поставили ее на пол. «Кто первый?» спросил Глебов. Чтобы сберечь силы, он уселся на ящик. «Вентилятор действующий,» Сергей подошел вплотную к электромотору и положил ладонь на его ось. «Он может придти в движение в любой момент. Его надо заклинить или он разрубит нас на части.» Сергей вставил толстое полено между лопастью и штангой опоры. «Всем сразу не лезть. Я схожу на разведку.» Не раздумывая, он исчез в тонкостенном, блестящем жерле. С его уходом свет в комнате померк; однако оставшиеся ощущали каждое движение смельчака. Воздухопровод, как грамофонная труба, резонировал и усиливал каждый вздох, каждый кашель, каждое движение Сергея. Труба продолжала подрагивать и вибрировать, хотя разведчика давно и след простыл. Так прошло более получаса; в трубе опять замелькали блики света, воздухопровод заходил ходуном и из него появились ноги Сергея, а за ними и весь он с фонариком в зубах. Поддерживая его за плечи, друзья помогли ему спуститься на пол. На коленях и локтях его рдели свежие порезы и царапины. «Ничего не выйдет,» были первые слова Сергея. «Я прополз через весь цех. Воздухопровод проходит под самым потолком. Через вентиляционные решетки я видел конвейерную ленту и женщин, работающих вокруг. Они делают снаряды. Но дело не в этом. Самое главное, что проход суживается и разветвляется. Там только кошка пролезет.» Расцарапанной, трясущейся рукой Сергей стряхнул пыль со своих волос. «Безнадежно,» разочарованно добавил он. Свет фонарика заметно побледнел и Глебов приказал для экономии его выключить. Они продолжали обсуждение в темноте. «Мы не можем вернуться в коллектор,» высказался Ниязов. «Я думаю, что скоро там появятся гэбэшники. Они найдут или уже нашли погибший патруль. Они будут прочесывать все шахты подряд. Это вопрос времени, когда чекисты придут сюда.» Так они сидели, пригорюнившись, казалось исчерпав все. «И невозможное — возможно; так говаривал мой отец,» неожиданно подала голос Маша. «Когда я сюда вошла, я сразу обратила внимание, что в местах, где обвалилась штукатурка проглядывают старинные кирпичи,» Маша произносила слова четко и ясно. Ее нежный, трепетный голос волновал души и вызывал надежду. «Кладка очень похожа на ту, из которой сложен свод коллектора. Эта комната может примыкать к другому зданию или быть его частью. Москве более восьмисот лет. Кто знает, что здесь существовало раньше?» «Что вы хотите сказать?» скрипнул своим ящиком Глебов. «Не зажигайте фонарь,» предупредила Маша. «Он мне не нужен. Я работаю наощупь. Если не возражаете, то я начну исследование. Не так много работы. Я заметила, что остальные стены построены из бетона.» Послышался шорох и деликатное постукивание рукояткой отвертки. Тук-тук-тук-тук. Маша методично обследовала поверхность. Минуты тянулись одна за другой. Все также стучал ее инструмент. Вдруг ей ответило гулкое эхо. «Там что-то есть,» возвестила она. «Я уверен, что там пустота. Ломайте стену,» Глебов поднялся и зажег фонарь.

Глава 10

В погоне полковник Шрага принимал личное участие. Пять часов назад ему доложили, что в сливной камере под Кузнецким мостом был найден погибший патруль и рядом полуживая служебная собака. Время было позднее, Шрага уже вернулся домой и в кругу семьи вкушал свой скромный ужин. Пронизывающий звонок нарочного в квартирную дверь заставил его поперхнуться. Бросив вилку, нож и недоеденную котлету, он наспех поцеловал огорченную супругу и помчался на место происшествия. Там стоял дым коромыслом. Сновали оголтелые младшие следователи, ослепляли вспышки фотоаппаратов, суровые санитары тащили через проход тела двух погибших товарищей, а труп крысы с простреленной головой был отправлен в лабораторию как важнейшее вещественное доказательство. Через стену в бетонной камере, где недавно лежали тела патрульных, был переброшен трап и гебисткая вражья сила широким потоком полилась в старинное московское подземелье. Потаенный, угрюмый канализационный коллектор, построенный нашими дальними предками, теперь преобразился: перемигивались сигнальные фонарики, лучи прожекторов ощупывали закоулки и кирзовые сапоги сотен краснопогонников вспенили воды Неглинки. Kазалось, что диверсантов и след простыл, пока один востроглазый и шустрый солдатик не догадался залезть по раскачивающейся железной стремянке в вентиляционный ход. Люк, ведущий наверх, долго не открывался, в нем что-то заклинило, в его замок несколько раз без толку стреляли, но когда крышку все-таки подняли, то оказалось, что она была завалена обломками чугуна и битых кирпичей. Помещение, в которое проникли преследователи, представилось им загадочным бедламом. Разобранный вентилятор с заклиненной лопастью, звездообразный проем в капитальной стене, закопченные створки распахнутых шкафов и куча наваленных на полу инструментов. Но оставалось неясным, по какому пути ушли диверсанты, да и были ли они здесь, воoбще? Сунулись туда и сюда. Вначале связались с заводским начальством и открыли дверь в цех. Опросили работниц вечерней смены. Те показали, что около 17-ти часов, заметили странное дрожание воздухозаборника, с него сыпалась известковая крошка на их головы и сборочные детали. Следователи всполошились и на проверку послали в трубу малорослого сотрудника МУРа. Попырхавшись полчаса, милиционер вернулся обескураженным: проход круто изогнут, сильно сужается и никакому человеку дальше не пробраться. Оставалось объяснить пролом в стене. Вызванный срочно начальник смены клялся всем на свете, что никаких повреждений никогда не было, и никто из них не знал и не ведал, что за стеной имеется пустота. Почивайлов, подающий надежды помощник Шраги, интеллигентный и начитанный молодой человек, задумчиво присел на корточки перед проломом. Прищурив глаза, долго и упорно водил он острым и мощным фонарным лучом, рассматривая сводчатые потолки и арочные прoходы, простирающиеся перед его взором. Под вековым слоем пыли трудно было разгадать назначение поломанных и искареженных предметов, захламивших это вместилище рухляди. «Похоже, что открылся подвал под доходным домом 19-го века,» рассуждал он. «Подвалы часто много старше домов, на которых они построены. Подвалы глубоки и могут простираться на сотни метров, переходя в другие, смежные подвалы соседних домов. Без собаки здесь не обойтись,» встав и отряхнув колени, заключил он. Год назад по путевке комсомола пришел Почивайлов в МУР, но романтики не нашел. Подростком зачитывался он Майн Ридом, Джеком Лондоном, Фенимором Купером и Дюма. Розыскная работа не имела ничего общего с идеалами, почерпнутыми из книг. В романах были благородные, великодушные персонажи, преодолевающие невероятные препятствия; здесь на работе вселенная Почивайлова был населена ворами, сутенерами и барышниками, пытающимися его убить, или в лучшем случае, подкупить. Однако он заметил, что сегодняшнее дело захватило его и накрыло с головой. В нем чувствовались свежесть и размах. «Кто эти дерзкие негодяи?» с долей восхищения задумывался он. Пройдя в цех, из кабинета начальника он вызвал по телефону кинологов. Они приехали быстро, но выбрали удобную дорогу, в обход канализации, через ворота номерного завода. Прошло около часа, пока несговорчивые вахтеры пропустили сержанта с собакой через проходную. К этому моменту в механическую мастерскую подоспел Шрага. Кинолог едва сдерживал злобное, рычащее животное. Шерсть дыбом поднялась на её загривке, верхняя губа оттопырилась и с клыков капала слюна. Шрага, окинув орлиным взором поломанный вентилятор, обгорелый инвентарь и дыру в стене, внимательно выслушал рапорт Почивайлова. «Молодец. Правильно думаешь,» похвалил он своего выдвиженца. «Начинайте преследование,» польщенный оперативник приказал сержанту. Как серая молния, овчарка ринулась в дыру, за ней с трудом поспевал ее хозяин. К сожалению, их резвый старт закончился плачевным финишем. Лапы собаки задели натянутую проволоку, прикрепленную к кольцу предохранительной чеки. Граната взорвалась. Град осколков сразил как овчарку, так и проводника. Гул постепенно утих и в подвал вернулась мертвая тишина; возможно, что оба преследователя были убиты наповал. Распластавшись по-пластунски, двое солдат поползли им на помощь. Мерзким чадом горелого мяса тянуло из пробоины. Непривычного Почивайлова стошнило, Шрага обнимал его за плечи и похлопывал по спине. Протирая запорошенные кирпичной пылью глаза, он заглядывал в отверстие. Оттуда выплывали клубы пыли, от которой у присутствующих начинался надрывный кашель. «Звони саперам. Надо разминировать,» распорядился Шрага, обращаясь к давешнему солдатику-герою, первым разыскавшего маршрут побега антисоветских элементов. «Ну, а свою медаль ты заслужил.» Тот растерялся — куда, откуда, что сказать? — гамма чувств отразилась на его простодушном, веснушчатом лице. «Нет, лучше я сам пойду,» передумал Шрага. «Ты стой здесь, гляди в оба,» он грозно прищурился. Солдатик вытянулся и отдал честь. «Поступаешь в распоряжение Почивайлова и чтобы ни-ни.» Сверкая глазами и насупив брови, полковник отправился в путь. Начальственной, уверенной походкой прошелся он по коридору и, громко стуча каблуками, пересек цех. Оробевшие женщины-работницы провожали его испуганными взглядами. В застекленном закутке, где размещался мастер, было пусто. Шрага уселся в протертое кресло, оперся локтями о стол и подвинул к себе телефон. «Попросите тов. Берию, пожалуйста,» заискивающе произнес он в трубку. «Это главный следователь Шрага беспокоит. Второй час ночи? У меня есть приказ звонить министру в любое время суток. Хорошо. Я подожду.» «Ну что, дорогой,» послышался через несколько минут характерный голос с грузинским акцентом. «Чем порадуешь? Поймал диверсантов?» «Еще нет, но мы у них на хвосте.» Шрага вкратце обрисовал погоню проходящую в кошмарных, антисанитарных условиях, угрюмую тоску канализационных тоннелей и проявления героизма личного состава министерства. Он упомянул о трагической гибели трех бравых сотрудников управления и двух служебных собак, но закончил отчет на оптимистичной ноте, «Мы знаем сколько их, у нас есть словесные портреты главарей, один бандит уже убит и его личность установлена, скоро поймаем оставшуюся шайку.» «Какие принимаешь меры?» «Я установил местонахождение преступников. Я поднял по тревоге полк МВД. Они оцепили большой квадрат между улицами Горького и Пушкинской и между Белорусским вокзалом и Охотным рядом. Сейчас ночь, общественный транспорт не ходит, мы проверяем каждого прохожего и каждую проезжающую автомашину. Поймаем, обязательно поймаем, тов. министр.» «Ну смотри. Они тоже не дураки и, увидев твой аврал, затаятся до рассвета. Когда утром все пойдут на работу, они смешаются с толпой и ищи ветра в поле.» «Не допущу, тов. министр. Если до утра не схватим, то блокаду района не снимем и в дневное время.» «Работай,» с этим указанием всесильный министр положил трубку. Oт дурного предчувствия у Шраги защемило сердце.

Xлопок отдаленного взрыва был едва различим в ночной тишине. Прежде чем достичь ушей наших героев звуковым волнам потребовалось долгих пять секунд, чтобы пробежать через череду замусоренных подземных залов, комнат и чуланов, обогнуть груды расщепленной мебели и полусгнившего тряпья, и проникнуть через толстые междуэтажные перекрытия. Беглецы только что выкарабкались на волю из- под последнего кирпичного завала. Они приходили в себя. Bеял легкий ветерок, пахло влажной свежестью ночи и поодаль мерцало несколько крохотных электрических ламп. Их окружала типичная городская постройка конца 19-го века. Серые, безликие здания в пять этажей уходили в вышину, формируя у своего подножия квадратный двор. Здесь не было никаких признаков зелени, только асфальт, железо и камни. Мусорный бак прислонился к каретному сараю. Скамейки выстроились у каждого подъезда. На детской площадке рядом с песочницей застыли качели. Жильцы безмятежно спали и над черными окнами их квартир в далеком небе сияли тусклые звезды. Дрожа от слабости и полузакрыв глаза, группа отдыхала, привалившись спинами к штакетнику. Свежий воздух пьянил и вливал в них силы. «Что это?» вздрогнула Маша, услышав слабеющий рокот, но у нее не было сил обернуться. «Скорее всего это сработала моя мина-ловушка. Я ее поставил у входа в пролом,» заплетающимся от усталости языком проговорил Ниязов. Пот орошал его лоб. Сейчас был его черед тащить брезентовый мешок. «Теперь мы знаем, что нас настигают,» уныло буркнул Сергей. «Это будет не скоро,» ободрил их Глебов. «Поиск противопехотных мин занимает много времени; без саперов они не пойдут. Тем не менее они получили представление о нашем направлении и могут начать облаву в городе. Ресурсы у них безграничны. Нам нельзя мешкать и следует немедленно уходить.» «Где мы?» Сергей повел головой. «Понятия не имею,» отозвался Глебов. «Для этого нужно выйти на улицу и посмотреть на табличку. Пока мы этого не можем сделать — вид у нас ужасный.» Он открыл свой рюкзак. «Я припас мыло, расческу, ножницы, зеркальцо, бритву и помазок.» «Как вы предусмотрительны,» похвалила его Маша. Глебов отрицательно покачал головой. «В Ташкенте у меня было достаточно времени продумать нашу операцию до мелочей. К тому же эти предметы необременительны.» «Может у вас в мешке найдется хасып?» смеясь, спросил Ниязов. «Нет, а что это?» «Это ливерная колбаса. Ее хорошо готовили у нас в кишлаке.» «Хасыпа нет, но есть немного шоколада. Возьмите для подкрепления сил.» Глебов протянул узбеку разорванную пачку. «Где мы возьмем воды?» обеспокоилась Маша. «Поищем ее у дворника,» у Глебова имелся ответ на любой вопрос. «Он наверняка привык к ночным визитам органов правопорядка. Мы не будем ему в тягость. Только он не должен нас всех видеть. Через сутки, другие дворник наверняка расскажет милиции о нашем визите. Они вполне могут догадаться, что это были мы. Идите вы, Сергей Павлович, вы менее заметны, а мы схоронимся за сараем,» инструктировал своего соратника Глебов. «Напугайте его хорошенько и потребуйте воды для системы охлаждения вашей автомашины. Запретите ему приближаться к окнам.» Сергей стряхнул пыль со своей формы, пригладил волосы и, повесив автомат на плечо, позвонил в обитую клеенкой дверь, ведущую в полуподвал. «Кого надо?» раздался заспанный дребезжащий голос. «Отворяй, госбезопасность!» зло выкрикнул Сергей. «Какая такая госбезопасность? К нам только один участковый ходит,» в дверном проеме показался испуганный босоногий дед. Синяя телогрейка, накинутая на исподнее, сползала с узких плеч и он постоянно поправлял ее. Сергей сунул ему красную книжечку чекиста. «Кто у тебя в квартире? Непрописанных прячешь?» «У нас незаконных нет. Все свои,» оправдывался дед. «Да вы заходите, тов. начальник, удостоверьтесь. У нас живет моя жена, дочка наша с зятем и двое внучат.» Сергей переступил порог и в нос ему ударило зловоние немытой плоти, грязного белья и гниющих отбросов. Он с трудом подавил позыв рвоты. «В сточных трубах было получше,» вспомнился ему недавний поход. Вся квартира состояла из одной комнаты с низким потолком. В свете лампадки можно было разглядеть широкую кровать, с которой натянув до подбородков залатанное одеяло, взирало на него трое человеческих существ. Округлившимися от страха глазами следили они за каждым движением незваного гостя. В колыбельке, придвинутой к беленой печи, безмятежно почивал младенец. Между маленьких окон, рядом с приколотым кнопками к фанерке портретом Сталина, громко тикали ходики. Сергею стало стыдно. Он решил побыстрее уйти. «Все ясно,» повернулся он к выходу. «Где у вас водопровод?» «Это у нас завсегда в исправности,» хозяин указал на замшелый, темный угол. За ситцевой занавеской находился привинченный к стене эмалированный умывальник. Из медного крана капала вода. «Внимание,» торжественным голосом циркового иллюзиониста отчеканил Сергей. «Советское правительство уполномочило меня начать химический экперимент по выявлению буржуазно-фашисткого отребья, угнездившегося в вашем доме. Прошу сохранять спокойствие, но будьте уверены; от нас ничего не укроется.» На кровати кто-то в ужасе пискнул. «Вот именно, всем накрыться с головой и не подсматривать. Тех, кто воспротивится может разбить паралич или поразит вечная слепота. Ты тоже,» обратился он к оцепеневшему деду. «Ложись лицом вниз на тот тюфяк. Без моего разрешения никому не двигаться.» Убедившись, что его приказание выполнено, Сергей высунулся из двери и помахал рукой. Его сигнала ждали. На цыпочках, стараясь не шуметь, один за другим принялись его друзья за туалет. Маловатная электролампочка светила над мутным волнистым зеркалом, в раковину гулко била водяная струя, мыльная пена летела по сторонам и случайные брызги падали на плиточный пол. Никаких разговоров заговорщики между собой не вели и объяснялись жестами; хозяева лежали пластом как убитые, прислушиваясь к каждому звуку; Сергей не питал иллюзий, что после ухода, они не заметят многолюдья в своем жилище. Тем не менее цель была достигнута: бойцы умылись, побрились, причесались, почистили свои сапоги и одежду, и утолили жажду, хотя по прежнему были зверски голодны. «Пора уходить,» прошептал Глебов. «Мы подождем вас на улице.» Подождав полминуты, Сергей встал посередине комнаты, его голова почти касалась потолочной балки, и объявил. «Через 10 минут возвращайтесь к своим обязанностям. О результатах научно-политического испытания вас в письменной форме уведомят через неделю.» Уже в дверях Сергей услышал вздох облегчения. Народ при социализме привык к подобному свинству.

Сергей нашел своих друзей собравшимися на тротуаре. К ним опять вернулся молодцеватый вид. Фуражки лихо сидели на головах, пуговицы на вычищенных кителях сияли, сапоги намазаны ваксой. Маша не уступала мужчинам в опрятности; юбка была отряхнута от пыли и темно-синий берет, натянутый на лоб, придавал ей официальный вид. Однако, чего-то нехватало. «Где мешок?» вполошился Сергей. «Мы его потеряли?» С улыбкой Глебов повернулся к нему. «Ходить по ночному городу с добычей в мешке небезопасно. В такое время чекисты ездят на лимузинах и вылавливают граждан. Мы сейчас, извините, как бельмо на глазу, заметны издалека любому милиционеру. Пока вы столь любезно доставали нам воду, мы спрятали мешок в кирпичном завале. Он находится неподалеку от того лаза, где мы выбрались во двор. Мы вернемся за ним, когда все утихнет. Чтобы сбить собак с толку, я насыпал вокруг табаку. Надеюсь, что это зелье поможет.» Он по-детски рассмеялся. «Взгляните, мы в административном центре Москвы.» Гирлянды неярких уличных фонарей освещали ровные и строгие фасады пятиэтажных зданий. В большинстве своем это были учреждения, замершие до позднего утра. Город спал и в темных окнах не было жизни. На булыжной мостовой случайный ветерок теребил бумажный мусор, блестели трамвайные рельсы, в подворотне скулила и плакала бездомная собака. «Вы отдаете себе отчет, что облава на нас уже началась или скоро начнется?» вполголоса спросил Глебов. «До нашей явки в Марьиной Роще мы не доберемся.» «Куда же нам деться?» опустив голову, пробормотала Маша. «Я прочитал на указателе, что мы оказались на улице Кирова. Очень удачно. Давайте быстренько прошагаем до Лубянской площади. Отсюда всего три квартала. Мы войдем в Министерство Государственной Безопасности и потребуем срочную встречу с его главой. Чекисты мы или не чекисты?» «Вы с ума сошли! Вы, что с повинной захотели?» Ниязов остановился, его руки обвисли и лицо помертвело. «Ни в коем случае,» поманил его Глебов. «Сейчас это самое надежное место. У милиции есть наши приметы; нас схватят через короткое время. В МГБ же нас никто искать не будет. Там мы пересидим всю облаву.» «Что будет дальше?» изменившемся голосом спросил Сергей. «Зная ночные повадки советских владык можно ожидать, что министр нас примет лишь завтра пополудни. К тому времени мы что-нибудь придумаем.» Шорох шин и клацанье мотора запоздавшей машины заставил всех вздрогнуть. Мимо в сторону Лубянки проехал опель с опущенными стеклами. Из салона доносились заливистый женский смех и танцевальные мелодии. Наши отверженные завороженно смотрели, как удалялся ее рубиновый огонек. «Потребуется исключительное мужество и самообладание,» излагал Глебов. «Прежде чем броситься головой в омут давайте испросим помощи у Всевышнего.» Все замолчали. Каждый молился по своему, зная, что не каждый человек может назваться верующим. «Готовы?» вождь обвел их взглядом. «Тогда вперед.» Они ускорили шаг и вскоре различили светящиеся красным буквы М над арками метрополитена. Вот и сама площадь Дзержинского. Даже ночью это недоброе место было оживлено. В такт сигналам светофора центральную клумбу огибали торопливые легковушки, безликие фургоны и шустрые мотоциклисты. Из вознесенного над мостовой «стакана» следил за движением закутанный в прорезиненный плащ инспектор ОРУДа. Почти весь этот транспорт вливался и выливался из ворот прославленного учреждения, прекрасно известного каждому обитателю СССР и многим зарубежным лицам. По краям площади, за углами домов и в закоулках, зыркая глазами и насторожив слух, таились неприметные личности в надвинутых до ушей шляпах и в пальто с поднятыми воротниками. То были «топтуны» — краса и мощь советской системы. Их внимание было устремлено на затейливое и добротное многоэтажное здание с часами наверху. Построенное в начале 1900-х годов, как многоквартирное жилище для зажиточных москвичей, в 1918 году оно было захвачено ВЧК, а квартиросъемщики и арендаторы были в принудительном порядке выселены. Несмотря на поздний час многие окна здания были по-праздничному освещены. «Что там происходит?» сквозь зубы выдавила из себя Маша. «Там терзают наших товарищей,» cклонив голову, прошептал Глебов. «Все силы ада слетелись туда на шабаш. Там истребляют Россию.» Сжав кулаки, cплоченной группой они подошли к парадному. Идущий впереди вождь без колебаний толкнул холодную бронзовую ручку и отворил тяжелую дверь.

Друзья оказались в прихожей, разделенной надвое проволочной обезьяньей сеткой. Через окошко, проделанное в ее середине, на вошедших пристально смотрела пара желтыx глаз. Они завораживали, наводили тоску и отчаяние, и заставляли задуматься о бренности человеческого бытия. Глаза принадлежали не животному, а наголо бритому индивидууму — часовому, упершего на них свой немигающий взор. Он и сам был похож на скорчившуюся на табурете обезьяну, кривоногий и щуплый салага-первогодок, по направлению комсомола попавший в московские казармы и одурманенный марксистской пропагандой. Завидев вооруженных посетителей, его тело напряглось, палец левой руки лег на кнопку звонка, правая рука подвинулась к кобуре пистолета. Ни один звук не нарушал могильную тишину. Широкая беломраморная лестница, ведущая на второй этаж, была запачкана нечистотами. Под нею за витиеватой металлической дверью проплыла в подвальный этаж кабина перегруженного лифта. За решеткой на мгновение промелькнули отчаянные женские глаза и ухмыляющиеся рожи палачей. В глубине комнаты за ободранным столом сидело трое вооруженных солдат и равнодушно хлебали чай из граненых стаканов. Они были поглощены своим занятием и на Глебова и его группу не обратили никакого внимания. Укрепленный под потолком антикварный, 6-и рожковый шандельер, уцелевший от законных владельцев, заливал помещение ярким светом. Глебов подошел поближе и развернул удостоверение подполковника МГБ. Скупыми, четкими фразами он обрисовал цель своего визита. «Мы только что прибыли из Уфы. Поезд опоздал. Городской транспорт в этот час не работает; нам пришлось добираться пешком. Башкирский обком партии послал нас к столичным товарищам. Обком уполномочил передать тов. министру информацию первостепенной важности. Сведения не для разглашения и совершенно секретны.» «А это кто?» часовой обшарил глазами каждого вошедшего, как бы пытаясь проникнуть в их мысли. «Эти товарищи со мной.» «Пусть предъявят документы.» На прилавке перед ним тут же образовалась стопка красных книжечек. Посуровев и высунув от усердия язык, солдат занес данные в объемистую книгу приема посетителей. Закончив, он вернул удостоверения каждому владельцу и, подняв телефонную трубку, два раза крутнул диск. «Тут к министру на прием просятся,» чуть ли не шепотом доложил он. Через минуту со второго этажа к ним спустился средних лет, среднего роста, среднего телосложения человек. Все на нем было как у всех: в меру поношенная пиджачная пара, блеклая ковбойка с повязанным на нее полосатым галстуком и коричневые полуботинки на кожемитовых подошвах. Безмятежное лицо его не выражало ничего — таких лиц на свете множество и они тут же забываются — носик кнопочкой, губки стрелочкой, ушки бантиком и прическа бобриком. «Позвольте взглянуть на ваши документики,» не представившись, произнес он. Голос у него был бесцветный и невыразительный, как из граммофона. «Мы уже показывали,» возразил было Глебов, но чекист тут же осек его, «Надо еще раз.» Это звучало беспрекословно, как приказ. Наши искатели приключений замерли. Никогда они еще не предъявляли свои сфабрикованные удостоверения такому компетентному лицу. Внутри них все пересохло и холодный ужас сковал сердца. Прошло минут двадцать. Облокотившись о письменный стол, человек в штатском молча изучал каждую страницу, каждую подпись, каждую печать, иногда проницательно взглядывая в лица каждого из них и сравнивая с приклеенными фотографиями. Мертвая тишина прерывалась лишь позвякиваньем ложек в стаканах, бульканьем заварки и сопением солдат за дальним столом. Желтоглазый часовой смеривал Машу похотливым взглядом, похоже, что она пришлась ему по вкусу, но потея и часто дыша, oн не осмеливался сделать первый шаг. Маша заметила его внимание и не знала куда спрятаться, он был ей омерзителен; при других обстоятельствах она задушила бы желтоглазого голыми руками. Наконец, штатский поднял голову и вернул им их «корочки». Он чуть повеселел. «Семён Денисович будет после обеда. Здесь оставаться вам не положено. До утра я вас размещу в общежитии. Это в нашем здании. Если желаете, то можете воспользоваться столовой. Она на том же этаже. Буфет работает круглосуточно и для своих бесплатный. Но оружие вам придется оставить у нас в хранилище. По пути домой заберете его. Оно нам не нужно.» Чекист осклабился. «Меня зовут Никодимов, Ленинид Ильич.» Он протянул руку и все по очереди ее пожали. «Свинцов проводит вас,» чекист подозвал одного из солдат, любителей чая, и дал ему указания; в то время как двое других, открыв боковую решетчатую дверь, подошли сначала к Глебову, а потом к остальным, и разоружили их, выдав каждому взамен расписку. Следуя за Свинцовым, группа вошла в лифт, их провожатый уверенно нажал на кнопку и они стали плавно подниматься. Кабина была просторная, не качалась и сохранила следы былой роскоши, правда драгоценная фанера была сильно истерта и исцарапана, почти все медные завитушки были утеряны и на полированном рисунчатом потолке было вырезано неприличное слово. Они вышли на 4-ом этаже, оказавшись в длинном коридоре. Интерьер напоминал хорошую гостиницу. Нарядная ковровая дорожка расстилалась от края до края. Вдоль нее вытянулись два ряда одинаковых, затворенных дверей. Вереница матовых плафонов излучала мягкий, успокаивающий свет. Окрашенные в желтое стены были свободны от пропагандистских плакатов. Окон, однако, здесь не было и теплый, застоявшийся воздух слегка отдавал влагой и плесенью. «Кого опять привез, Свинцов?» прервал тишину сварливый голос, «Коек на вас не напасешься!» Прямо перед ними на приемной площадке за письменным столом разместилась седовласая женщина с утомленным, строгим лицом. Защитного цвета китель с погонами лейтенанта облачал ее грузное тело. «У меня направление,» озорно улыбнувшись парировал Свинцов. «Принимайте жильцов, Клавдия Петровна.» Положив возле ее локтей на стол бумагу, солдат тут же удалился. «Документы, товарищи,» раздраженно напомнила она. В этот раз проверка была пустяковой. Клавдия Петровна просто переписала их имена, отчества и фамилии в свою тетрадь, раздала ключи и указала кто в какой комнате помещен. «Мальчики — направо; девочки — налево,» проинструктировала она. «У нас все по порядку и все отдельное — туалет, душ и умывальная. Если голодны, милости просим — буфет открыт до 8-и утра, после 8-и идите в столовую; прямо по коридору, вторая дверь направо. Вещи есть?» уставила она на Глебова грозный взгляд. «Только рюкзачок,» бедняга виновато улыбнулся. «Рюкзаки разрешаются,» смилостивилась женщина, «а чемоданы нет. Что-нибудь еще неясно?» «Все ясно, спасибо,» ответил за всех Сергей и группа разошлась; каждый по своим надобностям. Буфет найти было очень легко; еще в коридоре он возвещал о себе запахами съестного. Отворив дверь в небольшую комнату с паркетным полом Маша была ошеломлена изобилием провизии, которой не было в свободной продаже: на прилавке покрытом белоснежной скатертью стояли блюда с осетриной, красной и черной икрой, всевозможными колбасами и мясными закусками; в стеклянных кувшинах белели молочные продукты; в самоваре кипел чай; в корзинке лежал порезанный хлеб и в вазы были навалены фрукты. Удивительно, что несмотря на продуктовое раздолье, помещение было пусто, но присутствие обслуживающего персонала угадывалось за приоткрытой задней дверью. Наполнив тарелку и чашку, Маша присела за столик и начала угощаться. Не прошло и пяти минут, как остальные члены группы присоединились к ней. Все ели молча, перекидываясь короткими междометиями, зная, что неосторожное слово может погубить их в один момент. Скоро Маша с трудом стала двигать вилкой и ложкой, ее одолевала сонливость, голова падала на грудь и глаза слипались. Насытившись, она встала и, попрощавшись, удалилась в отведенный ей покой. Идти было недалеко. С трудом сдерживая зевоту, она повернула ключ в замке и вошла в темную комнату. На нее обрушилась сизая пелена табачного дыма. Он лез в горло и щипал глаза, от него кружилась голова. Подбежав к окну, Маша рванула портьеру в сторону и распахнула форточку. Поток свежего воздуха успокоил ее. Она молча стояла, глубоко дыша. Прохладный ветерок шевелил её волосы, гладил лицо, успокаивал и утешал, но внимание Маши было поглощено зрелищем, открывшемся внизу. На площади Дзержинского образовался огромный и безнадежный транспортный затор. Милицейские патрули методично проверяли водителей и груз. Неторопливо и старательно они обшаривали и обстукивали каждую автомашину, что-то выискивая и вынюхивая. Орудовцы у светофора временами включали зеленый свет и тогда длинная грохочущая масса, содрогнувшись, продвигалась вперед на сто метров, чтобы потом опять замереть. «Они ищут нас,» осенило Машу. Ей расхотелось спать и страх сжал ее сердце. Ладонями она схватилась за виски. «Извините, мои папиросы вас не беспокоят?» позади нее раздался надтреснутый голос. Маша вздрогнула и обернулась.

Глава 11

В полумраке комнаты белели подушки и покрывала четырех застеленных кроватей. Они были свободны за исключением той, что стояла в переднем углу возле гардероба и тумбочки. На ней сидело закутанное в простыню человеческое существо. Черты худого и бледного лица ее были неясны, но в левой руке тлел малюсенький табачный светлячок. «Откуда вы?» надломленным, но несомненно женским голосом спросило существо. «Я из Башкирии,» солгала Маша. «Мы приехали сегодня.» «А я живу здесь месяц… И все одна,» в голосе ее послышались истерические нотки. «Нинель Ефнатьевна Полторацкая,» существо протянуло для рукопожатия свою холодную и слабую лапку. От вида ее морщинистой конечности Маше сделалось противно. Маша осторожно коснулась ее кончиками пальцев и представилась вымышленным именем. «Если вас угнетает мое курение, то не закрывайте форточку,» разрешила Нинель. «Когда я жила в Бронксе, то из-за дыма соседи ненавидели меня.» Маша сделала непонимающее лицо. «Не волнуйтесь, Нинель Ефнатьевна, я привыкла. Мой муж тоже много курит.» «Ааа…,» одобрительно протянула Нинель. «Кто ваш муж?» «Кем же ему еще быть?» притворно вздохнула Маша. «Охраняет священные рубежи нашей социалистической родины.» «Пограничник значит,» допытывалась Нинель. «Ну, а вы кто будете?» «Я по тому же ведомству, что и он. Куда муж — туда и жена.» «Это правильно. Так и должно быть — как нитка за иголкой.» «Откуда вы? Где это — Бронкс?» «Это очень далеко,» с удовольствием зажмурилась Нинель; бывалая рассказчица предвкушала внимание участливой и терпеливой слушательницы. «Я вам еще не говорила, что мы с мужем десять лет прожили в Нью — Йорке? У меня секретов нет. Бронкс это один из районов Нью-Йорка. Всем моим друзьям я рассказала об ужасных буднях тамошней жизни. Вы наша — вы умеете хранить тайны; с вами я поделюсь!» Она засмолила последнюю папиросу, достав ее из опустевшей коробки и, выпустив под потолок густой клуб дыма, немного раскачиваясь, монотонным протяжным голосом завела…

«Мой муж — негодяй, сукин сын и кавалер. Он всегда помыкал мной, бедной девушкой, и называл меня фригидной и сушеной воблой. Может годы спустя таковой я и стала, терпя его издевательства, хотя до рукоприкладства не доходило. Я всегда черпала поддержку в чтениях работ Ленина — Сталина и в беседах с парторгом. Они поднимали мою партийную мораль и дисциплину, и укрепляли веру в торжество коммунизма.» Существо смахнуло слезу и, пыхнув дымом, продолжало. «Женаты мы были уже 5 лет, как вдруг как раз перед самой Bеликой Oтечественной Bойной нас послали в Америку. Я ехать к капиталистам не хотела, но, надо значит надо. Партийный приказ не обсуждается. Прибыли, осмотрелись, обжились. Нас, советских, особенно никуда из посольства не выпускали, мы всегда за забором жались, но на годовщину великого октября вывозили нас на консульском автобусе за ограду; показывали и объясняли ужасы города желтого дьявола, и как отчаявшиеся безработные по улицам шастают и зубами от голода щелкают. Но муж мой с нами на автобусе не ездил. Ему было не до развлечений. Он был оперативником НКВД и ходил в одиночку, куда ему заблагорассудится. Он знал отлично, что такое разведывательная работа и конспирация, и его начальство за успехи хвалило. Пока я в бухгалтерии дебит с кредитом на счетах подгоняла, мой благоверный по Нью-Йорку рыскал и шпионов вербовал. За каждого завербованного ему давали премию и он из кожи вон лез, чтобы побольше иx навербовать. Дурковатых в любой стране хватает — один в карты проигрался, ему срочно деньги нужны; другой половой извращенец — ему надо себя реализовать; третий кокаину нанюхался и взбрендило ему весь мир перевернуть — вот такие красавчики и шпионили для коминтерна. Надо сказать, что контрразведка их быстро ловила и сажала, но мужу моему было до фонаря, премию свою он за них уже получил. Тем не менее, я за него волновалась. Я ему всегда говорила, «Боря, посмотри с кем ты имеешь дело, ведь они психопаты. На тебя враз набросятся, загрызут и ничего от тебя к утру не останется». «Ничего Ниночка,» успокаивал он, «у меня с собой пистолет десятизарядный и я по самбо тренированный; отобьюсь». Много их Боря перевидел, но все-же предпочитал работать с нелегалами. Он их всегда очень хвалил. Люди тихие, серьезные, вдумчивые, по вечерам или в шахматы играют, или на радиопередатчике морзянку отстукивают, но все до одного так законспирированы, что родная мама их не признает. Работают в подполье годами, жен в Америке заводят, хотя у всех в СССР семьи без них скучают, но за это начальство им аморалку не шьет. Хуже всего, когда кто-то из московского руководства к буржуям перебегает; он всегда с собой всю шпионскую картотеку прихватывает и сдает ее американцам. Тогда — пиф — паф! ой-ёй-ёй! — многих нелегалов арестовывают и переворачивают в двойных агентов; сколько трудов пропало, ведь с детских лет их к этим заданиям готовили, язык зубрили и к обстановке приучали, и оказалось все понапрасну; вместо пользы — вред.» Нинель заметно опечалилась и опустила голову. «По моему это ужасно несправедливо и с этим надо бороться. Я собираюсь написать письмо президенту США, чтобы он не принимал этих подлецов-перебежчиков, а топил всех подряд в озере Мичиган!» Наступило длительное молчание, Маше показалось, что рассказчица задремала, ее руки обвисли, донесся легкий храп, но нет, Нинель встрепенулась и вновь потекла ее речь. «Летели годы, я обвыклась и Боря стал привлекать меня к конспиративной работе — ходила я тайные знаки под мостами проверять, в подземке от слежки на платформы выпрыгивала и в парикмахерской микрофильмы украдкой мне в карманы подсовывали, в то время как наша агентша химическую завивку на моей макушке накручивала… Прекрасные времена! Какая романтика! Приятное с полезным, родина нам медали и ордена присваивала за то, что мы американским буржуям жизнь портили. Я расцветала, улыбалась, следила за модой и даже бросила курить, пока не случилось досадное происшествие. Год наступил 1951-ый и прислали к нам в консульство молодую супружескую чету из Ленинграда. По прибытии аппетиты у них разгорелись, в магазинах всего полно, очередей нет и всё они хотят сразу купить, да шишей на это, кроме скромного советского жалованья, нет. Но, я о другом. Мужа обязали шофером служить, а жену в столовой обеды подавать. Супружница его мне сразу не понравилась — писаная красавица, но тихоней прикидывается, глазки закатывает и лебедем ходит. Все мужики наши на нее облизываются и комплименты говорят, жены ихние на официантку бесятся, но мой Борис хуже всех учудил. Ах, мерзавец! Опоил он кралю эту неподступную в укромном уголочке. Наложил ей в стакан пилюль засекреченных, от которых у людей головы шалеют; его на работе такими снабжают. Она глотнула, тут же отключилась и он ею воспользовался. На следующий день муж ее все узнал, стал ругаться и трясти кулаками, «Что за безобразие», кричит, «я до тов. Берии дойду». Консул наш, птица стреляная, посмотрел на них и в тот же час выслал парочку эту назад в СССР, пока они к американцам не переметнулись. В Москве же было разбирательство и в результате меня с Борей тоже отозвали. «Достаточно вы в Америке жировали», сказали нам, «дайте и другим бабла набрать». Все, что мы заработали в США нам оставили: и на машину есть, и на шубы меховые, и на костюмы чесучовые и на провиант заморский, но счастья мне нет — ушел от меня Боренька. «Фригидная ты», говорит, «и бесчувственная как дохлая рыба; потому-то меня на других тянет».» Нинель опять утерла слезы. «Вдобавок пока мы по заграницам шлялись, московскую жилплощадь у нас отобрали. Эвакуированные в войну москвичи вернулись и нашу квартиру себе присвоили; вот с ними я сейчас и сужусь. Жить мне негде, хорошо, что товарищи из министерства сюда поселили. Я разузнала данные самозванцев и просигнализировала о том, что на моей жилплощади свила гнездо оголтелая банда белогвардейских фашистов. Их тут же арестовали и допрашивают с пристрастием. Меня в подвальный этаж МГБ два раза на очную ставку вызывали. Очень удобно, что мы все здесь. Товарищи уверяют, что они скоро сознаются и мой жилищный вопрос будет тут же решен. Вас, милочка, тоже могут вызвать по любому поводу, не думайте, что обойдется.» Нинель прищурила глаза и внимательно пригляделась к своей собеседнице, потом переспросила еще раз, но та не отвечала. Завалившись на бок и не разувшись, поджав под себя ноги, Маша крепко спала. В нагрудном кармане ее оттопыривались документы. На лице Нинель появилась маска размышления. Кожа на лбу собралась гармошкой, брови поднялись, зрачки раширились. Легко соскочив с койки, она нагнулась над спящей и, отстегнув пуговку, проворно вытащила содержимое кармана. Подойдя к окну, в мертвенном свете уличных фонарей она перелистывала страницу за страницей, читая и запоминая, ее губы шевелились. Тихое и размеренное дыхание Маши было едва слышно. Пробежало несколько минут. Удовлетворив свою любознательность, Нинель на цыпочках подкралась к соседке и вернула документы на прежнее место.

Свет настойчиво лез Маше в глаза. Напрасно она отворачивалась, зажмуривалась и накрывалась подушкой, солнечные лучи не отставали; они будили, теребили и щекотали ее, пока она не проснулась. Не сразу Маша вспомнила, разглядывая незнакомый потолок, где она оказалась, а когда осознала, то ужаснулась. «Ничего, мы пришли сюда добровольно, так же мы и уйдем,» успокаивала она себя. «Но как?» Полная беспокойства, она привстала. Комната была пуста; смятая и неубранная постель ее ночной собеседницы хранила очертания ее тела, оконная штора была по-прежнему отодвинута и в открытую форточку влетали порывы прохладного воздуха, в голубом небе сияло солнце, а на площади внизу, как ни в чем не бывало, катились автомобили и шли пешеходы. Маша подошла к раковине в углу, умылась и причесалась, осмотрев себя в зеркало. «Настоящая фанатичная большевичка,» с удовольствием отметила она. «Где моя группа? Пора их найти,» решила Маша, но в дверях столкнулась с Нинель. Tа превратилась почти в красавицу, так благотворно американский ширпотреб изменил ее. Пышные блузка и юбка от Macy» s скрывали ее торчащие кости и угловатый таз, кокетливая велюровая шляпка из Gimbels венчала ее шишковатую голову, приглаженные соломенные патлы мерцали лаком разработанным Helene Curtis, на угреватой коже лица поблескивал макияж и на ногах красовались кожаные туфельки из Калифорнии, купленные на уличной распродаже. «Милочка!» воскликнула она, раскрыв объятия. «Как я рада, что вы не ушли! Меня не выпускают на улицу. Говорят, что нехватает подписи на моем пропуске, а мой следователь сегодня отсутствует. Будьте ласковы, купите мне папирос. Это в гастрономе в Фуркасовском переулке. Два шага отсюда. Я вам дам денег. С вашим удостоверением не может быть никаких проблем.» Нинель неотвязно совала ей в руку смятую банкноту. «Денег не надо. Потом отдадите,» Маша шагнула к выходу. «Вначале мне надо позавтракать.» «Вы завтрак пропустили. Сейчас половина первого. Идите в столовую обедать.» «Хорошо. До скорой встречи.» Маша подошла к лифту и в этот момент в коридоре появились ее друзья. «Где можно пообедать?» спросил Ниязов дежурную по этажу. Место Клавдии Андреевны занимала серьезная женщина средних лет в длинном и глухом бумазейном платье. Красная косынка туго обхватывала ее голову, во рту дымилась самокрутка, сложенные на столе руки инстинктивно закрывали наблюдения, записанные в тетрадь. «Как ваша фамилия?» Ниязов назвал. Она заглянула в свой журнал. «Вы и ваши сослуживцы числитесь у меня только на один день. Вот вам талоны на питание и больше не будет. Распишитесь в получении.» Пальцами испачканными в чернилах женщина сунула им четыре бумажные полоски. «Столовая этажом выше,» звонким голосом отрубила она, сдувая табачные крошки с конторских книг. «Питание пойдет нам на пользу,» пошутил Глебов. Он, как и все члены группы, выглядел поздоровевшим и отдохнувшим. Рана в плечо больше не беспокоила его или он не подавал виду? Следуя указанию, они вошли в кабину лифта и поднялись на пятый этаж. Обеденный зал был огромен. Казалось, что в этот час всё министерство собирается здесь и для всех находилось место. Вошедших обдало горячим дыханием супов, жареной говядины и печеного хлеба. Посреди зала был длинный стол, покрытый белой скатертью, вдоль стен были расставлены столы поменьше, за ними с ложками и вилками в руках сидели насыщающиеся гебисты. Выбор еды и напитков на центральном столе был разнообразен — преобладали мясные блюда, овощные и фруктовые салаты, выпечки и запеканки. Кушанья в жестяных судках располагались в стороне на другом столе. Слева стояли стопки чистой посуды. Обедающие подходили к кастрюлям, приподнимали крышки и заглядывая туда, наполняли тарелки; обслуживая самиx себя, они с улыбками возвращались назад к своим сослуживцам. И радоваться им было отчего; цены были копеечные и вдобавок в открытой продаже такая роскошная снедь никогда не появлялась. Атмосфера братства и взаимопонимания царила здесь — ведь все они делали одно общее дело, хотя и «трудились» в разных отделах — они истязали Русь. Конечно, никто из них так не считал; им было сказано, что своими действиями они укрепляют могущество СССР. Многие из них торопились назад в свои застенки и кабинеты, чтобы продолжить избиения, фабрикацию политических обвинений или подслушивание телефонных разговоров. Приглушенный гул сотен голосов наполнял помещение. Отдав при входе девушке в белом халате свои талоны, друзья наполнили тарелки и чашки, и заняли отдельный стол. Kороткими, загадочными фразами, бессмысленными для непосвященных они строили дальнейший план. Смысл сказанного ими был следующим. Глебов: «На площади больше не видно патрулей, но это не значит, что нас перестали искать». Ниязов: «Со временем, убедившись, что поиск безрезультатен, ищейки устанут и забудут про нас. Сергей: «Верно, чем дольше мы здесь пробудем, тем лучше. Не вечно же нас будут разыскивать.» Маша: «Вы разве не слышали, что сегодня нас выселяют? Пора уходить. Что если я рискну и выйду на минутку в гастроном за папиросами?» Сергей: «Нельзя. Тебя могут опознать.» Глебов: «Нас не могут не искать; они просто изменили тактику.» Краем глаза Сергей заметил вошедшего в столовую невысокого прыщавого солдата. Встав на цыпочки, он кого-то искал и не найдя стал расспрашивать сидящую у входа девушку — проверяльщицу в белом халате. Поняв, она кивнула и, поднявшись со стула, пальцем указала на наших друзей. «Внимание, нас обнаружили,» прошептал Сергей. «Оставайтесь на своих местах.» С напускным безразличием и, опустив голову, он продолжал жевать телячью котлету, запивая ее абрикосовым компотом. Печатая шаг, солдат приблизился к столу, осведомился кто из них старший и, козырнув, передал конверт. Глебов открыл его, пробежал глазами и передал записку сидящему справа Сергею, тот, скользнув глазами, пустил ее дальше по кругу. В записке значилось: «Министр задерживается. Прошу вас всех немедленно явиться в мой кабинет для разъяснений. Мой вестовой вас проводит. Никодимов.» Друзья уронили головы. Наступило тягостное, неловкое молчание; никому больше ни есть, ни пить не хотелось. Солдат не уходил. «Будьте ласковы, подождите нас у дверей пять минут,» сладко зевнул Глебов. «Мы закончим прием пищи.» «Есть подождать!» солдат козырнул и удалился к лифту. «Что будем делать? Это ловушка,» прошептал Ниязов. «Вряд ли,» возразил Глебов. «Слишком вежливо для МГБ. Пойдем посмотрим.» «Может лучше убежать? Мы легко выйдем на улицу,» предложила Маша. «Все равно, далеко нам не уйти. Нас схватят через минуту,» протянул Сергей. «Я не вижу причин для беспокойства,» Глебов опять принялся за еду. «Спокойно доедаем наш обед и следуем за посыльным.»

Окна в кабинете Никодимова были зарешечены и выходили во двор. Прямой солнечный свет не проникал в этот широкий каменный колодец и лишь рассеянные, заблудившиеся лучики робко поблескивали на толстых решетках, привинченных к окнам напротив, отражаясь на белой краске стальных намордников внутренней тюрьмы. При появлении Глебова и его спутников Никодимов поднялся из-за письменного стола и радушно пожал всем руки. «Час назад я говорил с секретарем тов. Игнатьева. Семен Денисович затрудняется вас припомнить, хотя у него прекрасная память; под его руководством в Уфе работали тысячи человек. Тем не менее oн всегда рад увидеть своих подчиненных. Семен Денисович прибудет в министерство не раньше 17-и часов. Чтобы вам не скучать, он предлагает поездить по Москве, набраться впечатлений, посмотреть новостройки, метро и художественные галереи. Не пропустите Красную площадь, музей В.И. Ленина и мавзолей. Так время и пройдет, а к 17-и часам возвращайтесь и министр вас примет.» «С большим удовольствием,» все ответили разом и облегченно расплылись в улыбках. «Мы не знаем город и можем заблудиться,» озаботился Ниязов. «Мы можем не успеть осмотреть все достопримечательности за четыре часа, особенно ВСХВ.» «Знаю на что вы намекаете, но к сожалению с автотранспортом у нас туго. Впрочем, может быть вам повезет,» Никодимов вернулся к своему столу и, сняв телефонную трубку, набрал номер. «Дайте гараж… Левченко? Нужна легковушка на четыре часа… Любая… Все сегодня в разгоне? Что предлагаешь? Четверо пассажиров…Какой-нибудь автотранспорт у тебя имеется? Только служебный фургон?» Ленинид Иванович вопросительно взглянул на Глебова. Тот подтвердительно кивнул головой и засмеялся. «Годится,» чекист положил трубку и, нажав на кнопку звонка, вызвал вестового. Тот же самый солдатик появился в кабинете. «Отведи их в гараж к Левченко. Он знает зачем,» напутствовал наших героев Никодимов, помахав рукой. «Увидимся сегодня вечером. На вахте меня спросите.» Таким он и остался в памяти Сергея — неприметный чиновник, обслуживающий смертельную машину террора, радушный к своим, но беспощадно — жестокий к тем, кто не принадлежал к его чекисткому племени.